Пленен я был в октябре 1941 года, когда взрывом снаряда меня на время оглушило. Попал я в концентрационный лагерь № 341 под Могилевым. Сдружился там с двумя солдатами Владимиром Королевым и Николаем Наумовым. С первого дня пленения нас не покидала мысль о побеге. Прямо за стеной нашего барака было помещение для немцев. Чердак у здания был общим, этим мы и воспользовались, чтобы добыть оружие. Владимир через отверстие в потолке спустился в комнату, где на кровати дремал немец. Он тихонько вынул из кобуры, висевшей на стене, парабеллум и хотел быстро возвратиться. Но офицер открыл глаза и в испуге крикнул. Раздался выстрел, а затем грохот упавшего тела. Вслед за этим Володя пулей залез на чердак. Сразу никто, кроме нас, выстрела не услышал. Поэтому мы успели слезть с чердака и перейти в другое здание. Там мы закопали оружие на потолке и стали ждать последствий. Минут через тридцать немцы объявили тревогу и общее построение. Многие заключенные думали, что будет набор для отправки в Германию. Переводчик объяснил причину построения. Каждый, кто что-либо слышал об этом деле, должен был сознаться. Однако, над строем военнопленных висела гробовая тишина. Немецкий офицер подозвал к себе старшего одного из бараков Бориса Максимова – сознательно перешедшего на службу к фашистам. Он самолично указал на пятерых подозреваемых. После отказа в чем-либо признаться, их на глазах у всех расстреляли. Надо сказать, что предатели вели себя в нашем лагере хуже немцев. Немцы просто презирали нас, а те ненавидели каждого, кто пытался сохранить в себе свое человеческое достоинство. И при случае всегда мстили за малейшую обиду. Из таких был и Борис Максимов. Решив отомстить ему за погибших товарищей, мы трое приговорили его к смерти. В течение недели его выслеживали, пытаясь захватить одного в туалете. Исполнить приговор взялся Николай. Он был вообще отчаянная голова. Наконец нам удалось осуществить наш замысел. Пока мы с Володей стояли возле туалета, Николай толстой железкой размозжил предателю голову. Немцы, по поводу его смерти, шум поднимать не стали. А в лагере долго еще строили догадки о том, кто убил Максимова. Мы держали языки за зубами, опасаясь тайных осведомителей. Работали в лагере как проклятые. Работы были самые разные. Часто нас использовали в похоронной команде – хоронить и перезахоранивать убитых немцев. Помню, работали на разделке шкур животных. Нужно было очищать их от остатков жира и мяса. Многие пытались тайком выносить с собой очистки, чтобы потом их съесть. Чувство голода в лагере не покидало нас никогда. Наш пищевой рацион составляла баланда из полугнилой картошки и небольшая краюшка хлеба на весь день. Попробовал я насытиться обрезками от шкур и получил расстройство желудка. И если бы не лагерный повар, который по счастью был со мной из одного подразделения, умер бы я от дизентерии. Он тайком добывал для меня приличную пищу, и мне удалось вылечиться. Пока я поправлялся от болезни, Николай и Володя совершили побег из лагеря, прихватив с собой парабеллум. Мне удалось бежать дней на десять позже. И случилось это осенью 1944 года. Я пристал к одному из партизанских отрядов, которых в Белоруссии было множество. С Володей нам удалось позже встретиться в освобожденном Могилеве. От него я узнал как погиб Николай. Он подорвался на мине, которую сам же заложил на железнодорожное полотно. Потом судьба нас вновь разбросала.