Живые картины прошлого…

22 июня 1941 года. В тот день в деревне был какой-то праздник. Но когда районный военный комиссар объявил, что на нас напала Германия и началась война, на миг все остановилось и замолчало.

Тут же началась запись добровольцев. За первые два дня войны в райвоенкомат поступило более сотни заявлений от добровольцев, в том числе и от женщин. Среди добровольцев были люди всех возрастов – молодые и пожилые. Комсомолки писали: «Мы, женщины, готовы в любую минуту помочь Красной Армии в борьбе с врагом. На фронте будем служить медсестрами, а в случае необходимости – с оружием в руках защищать нашу Родину!»

Армия несла большие потери в личном составе, постоянно требовалось пополнение. На замену военнослужащих-мужчин в частях ПВО, связи, ВВС и в службах тыла проводилась мобилизация женщин.

Это были трудные годы. Народ ликовал, надеялся на скорое улучшение жизни. А страна лежала в руинах…

* * *

…Колеса товарного поезда стучали звонко, гулко и ритмично. Утренние лучи солнца, яркие и веселые, пробивались сквозь узкие окна. Если в перелесках кое-где лежал еще снег, то за Волгой в раздольной степи над побегами первой апрельской травы звенели жаворонки, и заливистое пение птиц сливалось со звоном колес состава. За окнами разливалась степь. Повсюду зацветали цветы-первопроходцы…

Давно осталась позади родная Башкирия; там, куда рвался состав, гремели бои Великой Отечественной. Впереди состава отфыркивался тяжелым дымом старенький паровоз, на платформах стояли зачехленные пушки и танки. В двух теплушках ехали на фронт девчата из Башкирии. И одна из них – Газима Бахтиярова. Стройная, как приречная тростинка, с ясными выразительными глазами – настоящая красавица. Когда поезд останавливался на станциях и полустанках, и она бежала с котелком по перрону, бравые солдаты обращали на нее внимание: «Куда едешь, красавица?»

– Военная тайна, – отвечала она, и слова ее не были шуткой.

Девчата из двух теплушек действительно не знали, куда везет их поезд. В апреле 1942 года страна еще не знала о предстоящей великой битве на Волге, которая войдет в историю как Сталинградское сражение.

Со стороны Сальских степей, с Кавказа, с Черноморского побережья к городу подтягивались вражеские полчища, гремели гусеницами танковые армады. Туда же, на перехват врага, со всех концов Советского Союза спешили свежие части Красной Армии. Среди них была и Газима Бахтиярова. В конце апреля боевая часть, где она служила, дислоцировалась вблизи деревни Бекетовка, у подножия Мамаева кургана, где ближе к осени будут греметь одни из самых ожесточенных боев той войны…

…Зенитной артиллерии дремать не приходилось. Стволы орудий были буквально раскалены: вражеские самолеты беспрестанно кружили в небе над степью, и так же беспрестанно били по ним пушки. Сержант Газима в этих боях командовала отделением наводчиц зенитной батареи. Там же, под Мамаевым курганом, зенитные орудия, предназначенные встречать огнем самолеты, впервые били то по танкам, то по живой силе врага.

Вот со стороны Бекетовки показалась танковая лавина. Стальные громады со зловещими крестами на боках шли растянутой цепью, буквально в 10 метрах друг от друга, в несколько рядов. За ними, пригибаясь, с автоматами наперевес бежали фашисты.

Газима упала на дно траншеи, успев услышать над собой ужасающий скрежет гусениц; комья глинистой земли засыпали ее с ног до головы. Она потеряла сознание. Не знала, сколько длился бой, в себя пришла только после того, как ее откопали и вытащили из траншеи солдаты. Где-то поблизости радостно звенел молодой голос: «Мамаев курган не сдается!»

Газиму погрузили в кузов полуторки и спешным ходом вместе с другими ранеными бойцами отправили в полевой госпиталь. Затем в госпитале города Эн¬гельс Саратовской области пролежала она ровно месяц. Затем ее, контуженную, наскоро поставили на ноги и отправили долечиваться на родину.

У себя дома, хотя и на скудных харчах военного времени, Газима быстро поправилась. А в начале мая 1943 года ее вызвали в военкомат и уже в звании лейтенанта поставили командиром над 55 молоденькими девчатами. 10 мая она получила приказ следовать в аэростатную часть Северо-западного фронта, в Мурманск.

Уже ближе к прифронтовым местам в вагон к девчатам вошла молодая женщина. Она жалобным голосом просила помочь, кто чем может. «У меня, – плакала она, – пятеро ребятишек дома голодные сидят, кормить нечем». К женщине тянулись руки с подношениями: кто протягивал ломоть хлеба, кто отдавал кусок сала; в мешке у побирушки оказались даже банки консервов. Все девчата из Башкирии поделились с женщиной своим пайком.

Газима доставила всех землячек в предписанную им боевую часть. Аэростатчицы и зенитчицы противовоздушных батарей несли боевую службу, как и положено по Уставу, без всяких скидок на то, что они девушки. Воевали, как и все другие солдаты. После войны из 55 ее подчиненных домой вернулись только 12 девушек, считая Газиму. Остальные сложили свои лебединые крылья на полях сражений.

Удивительно интересная встреча произошла у Газимы, когда ее воинское соединение перебазировалось из Мурманска ближе к линии фронта. Под Архангельском на одном из полустанков она выбежала из вагона за кипятком – и глазам своим не поверила: увидела ту самую попрошайку. Она была одета в военную форму. Газима подбежала к женщине и недоуменно спросила: «А как же твои дети-малолетки, как же ты на фронт попала? Ты же по вагонам попрошайничала!» Стоявший рядом офицер засмеялся: «Какая же она вам попрошайка! Екатерина – партизанская гордость, в труднейшие дни она советских партизан от голода спасала. Сначала сухари с салом в лес носила, а потом и сама доблестной партизанкой стала». Лейтенант ласково обнял девушку и добавил: «Теперь мы вышли из леса и вместе с армией идем добивать врага!»

* * *

Наверное, памятью прошлого жив человек. Вроде бы давным-давно закончилась война, жизнь вошла в привычную колею. Тем не менее, Газима Бахтиярова все снова и снова рассказывает о фронте, о боевых подругах. Сидящий рядом ее муж Хасан Бахтиярович Бахтияров деликатно находит момент, чтобы сказать свое слово.

– Советская власть с трудом вставала на ноги, – начал он свой рассказ. Вертикаль власти, как сейчас говорят, уже была восстановлена повсеместно. Телеграфные аппараты отстукивали из Москвы по регионам циркуляры и распоряжения. Но одними циркулярами наладить, а тем более улучшить жизнь невозможно.

Сразу же после гражданской войны по всей необъятной стране разразились эпидемии. Тиф, чума, холера выкашивали людей чуть ли не целыми деревнями. Докатилось это и до наших краев. Только в нашей семье от холеры умерло семь человек. И надо же было такому случиться, что в 1921 году от западных границ страны и до Урала разразилась ужасная засуха. Всходы хлебов буквально были выжжены солнцем дотла. Голодный год в Поволжье и на Урале даже отмечен в учебниках истории.

Бескормица убивала людей пуще холеры. Помню, мы, мальчишки, как только сошел снег, бегали в поле собирать уцелевшие колоски. Никто тогда не знал, что зерно, прозимовавшее под снегом, становится ядовитым. И в деревнях люди ели его и умирали, даже не зная, от чего. К тому же, в те годы в башкирских селах не сажали картошку, не выращивали никаких овощей. Дыхание смерти, казалось, носилось в воздухе.

Согласно ленинскому декрету было разрешено принимать помощь зарубежных организаций голодающему населению Поволжья и Урала. В Америке была создана соответствующая организация. Позднее, когда я стал работать в органах государственной безопасности, мне случилось наткнуться на документы, где были записи о роде работы многих сотрудников этой службы. Под видом помощи они вели в Башкирии – да и, наверное, в других областях страны – шпионскую деятельность.

Многие американские сотрудники бесстыдно пользовались тем, что народ голодал. За стакан пшена или манной крупы выменивали у населения женские украшения, старинные ковры, изделия народных умельцев. Даже самовары, сделанные тульскими мастерами, задарма уходили в руки проворных дельцов. Все это добро целыми кораблями отправлялось за океан. По-настоящему помогали тогда люди из комитета, созданного знаменитым норвежским полярным исследователем Фритьофом Нансеном. Неоценимую помощь России оказал в то время Альфред Нобель, имя которого носит самая престижная мировая премия.

Страшная эпидемия и ужасный голод уничтожили всю нашу семью. Остались лишь я и моя мама Хадича. И пришлось ей, бедняжке, отдать меня в детский дом. Только здесь я впервые почувствовал радость детства, кушая три раза в день. Впервые ощутил вкус сахара и повидла. Манная каша казалась мне блаженством. «Когда вырасту, – думалось мне, – буду есть только манку». Всем детдомовцам выдали форменную одежду. И мы, ребятишки, почувствовали, что нужны своей стране.

Через 2—3 года жизнь в деревне стала налаживаться. В выходные дни нас отпускали из детдома домой. По рассказам мамы знаю, что именно тогда в наши края завезли из Казахстана добротных, упитанных рабочих лошадей. Раздали их крестьянам авансом – под будущий урожай. Люди стали распахивать заброшенные земли, сеять пшеницу и рожь, просо. Каждая осень для крестьян была настоящим праздником. В деревне появились даже зажиточные мужики...

* * *

…Вот два пожилых человека, муж и жена, рассказывают о своей жизни. И слышится в их словах то печаль, то радость. В их рассказе – история чуть ли не всей страны. Обоим уже перевалило за 90 лет, а в их памяти все еще живы картины прошлого…

Рамзия Ишбулатова