Боевой путь

      В школу дед пошёл в 1928 году. В тридцать пятом вступил в комсомол. Заканчивая десятилетку, мечтал стать врачом, хирургом.  Но  в самом  конце десятого класса и его захлестнула всеобщая  волна предвоенного энтузиазма – в армию! В  «сталинские соколы»! Это был  тридцать восьмой год, мы собирались воевать ,  готовились побеждать малой кровью  на чужой территории. И дед подал документы в летное училище. Но – случай:  за день до медкомиссии белил дома коридор, от известки покраснели глаза, и врачи, несмотря на спортивные разряды и достижения,  его забраковали.

      Но  все получилось иначе: дед переделал документы для поступления в Московское танко-техническое  училище, где впоследствии успешно прошел все комиссии и успешно сдал  все экзамены. Вот так в 1938 году стал он курсантом-танкистом. Данное учебное заведение  впоследствии оказалось в Киеве, и в 1939-1940  году  он успешно окончил  к тому времени  уже Киевское танко-техническое  училище.

        В июне-июле  сорокового года  в составе сводного танкового батальона курсантов дед вступал в Северную Буковину. Без потерь, без крови, почти без стрельбы. Он ещё не успел повзрослеть , буквально, мальчишка,  а история уже затягивала его в свой беспощадный круговорот.  В этот период ему было присвоено звание «воентехник второго ранга», что приравнивалось к лейтенанту. Дед с удовольствием вспоминал, какая красивая была у него форма – из добротного материала, темно-мышиного цвета, в ремнях… А в это время на его глазах перекраивалась карта Европы, строка за строкой ложились трагические события на скрижали истории…

     Служить его направили в 23-ю легко-танковую бригаду.  

     Скупые строки документов из истории боевого пути этой бригады в период освободительного похода по Западной Украине: «На участке Станислав-Галич 23-я легко-танковая бригада (командир полковник Т.А. Мишанин) под селом Красное около города Буйск встретилась с эскадроном улан, поддержанных «полуротой» танков R-35. Два танка подбили. Эскадрон был рассеян.  23-я легко-танковая бригада уничтожила до батальона пехоты  12-й пехотной дивизии армии «Карпаты», разоружила части 24-й и 25-й польских пехотных дивизий. Совершив тяжелый трехдневный марш  по отрогам Карпатских гор, танкисты вышли к Сходнице и Бориславлю, уже занятым немцами. После переговоров советские танкисты вошли в город. Впоследствии бригада сосредоточилась  в  районе города Стрый, где и завершила боевые действия».

       Затем бригада была переформирована  в 12-ю механизированную дивизию.  Дед был назначен в 24-ый тяжёлый танковый полк этой дивизии помощником командира роты по технической части. 

        А у меня всё не идет из головы :  эскадрон был рассеян… Всего три слова в военном донесении… А дед, спустя годы,  вскользь, с неохотой пересказывал мне рассказы участников освободительного похода, как тогда  их  танковую бригаду  атаковала польская кавалерия! Что было там жуткое месиво.  Что всадники с пиками наперевес,  с гиканьем, летели во весь опор прямо под гусеницы!.. И как после боя пленные рассказывали, что их начальство, посылая лихих рубак на верную смерть, убеждало кавалеристов, что,  мол, у русских , у этих лапотников, танки фанерные, а внутри их тянут лошади…

        В те недели и месяцы  Рафаэл Бабаев и его сверстники получили  своё первое боевое крещение. Говорят, легкие победы развращают… Возможно и так. Но стремительный бескровный  захват  боярской, как тогда говорили, Румынии , которая в военном отношении оставалась ещё в девятнадцатом веке, а до того - разгром в компании с немцами  панской Польши,  - создали  в частях эдакий боевой, почти драчливый настрой – все верили в нашу непобедимость и молодые офицеры ждали, чуть ли не жаждали большой войны.  А до неё оставалось совсем  немного…

     В субботу вечером, 21 июня 1941 года, дед был на танцах. Их 24 -й тяжелый танковый полк  12-ой танковой дивизии был расквартирован в Стрые, небольшом городке на Западной Украине, недалеко от границы. Молодые офицеры-холостяки субботние вечера проводили на танцах. Сами они жили в городе на частных квартирах, а их часть располагалась за городом, в  военном городке. Тот памятный вечер был тихим, теплым, домой  молодой лейтенант вернулся поздно. А на рассвете загромыхало…

        В окно разглядел зарево. Быстро оделся, проверил пистолет. В это время на улице раздался рокот мотора – приехал ординарец. Объяснять ничего не нужно было , все уже знали – это война. Что он чувствовал тогда, когда мчались они по пустынным ночным улочкам? Дед всегда говорил, что  нет, страха не было. Наоборот, был  какой-то молодой  азарт, мол, наконец-то, началось! Ну, теперь держись ! 

        В военном городке часть боксов горела, но танки уже вышли из них, вытягивали колонну. Дед рассказывал, дивизия у них была могучая: машины – все по штату,  и какие! – много тридцатьчетверок! Боекомплекты – полные, топлива – вдоволь. В отсветах пламени вышли они,  грозно лязгая гусеницами, навстречу войне. Навстречу судьбе. 

        Запомнился деду в те минуты их комдив, генерал-майор  Мишанин, недавно получивший это звание.  Он стоял на броне, держась рукой за ствол,  и отдавал распоряжения.  Говорили потом, что он также и в бой пошел, не прячась под броней, в свой первый и, наверное, последний бой…

        С немцами столкнулись  25 июня  между Стрыем и Тернополем. Был скоротечный встречный бой. Жестокий, лоб в лоб. Потом ещё бои… Немцы, уверенные в своей непобедимости, лезли вперед, наши, не менее уверенные в себе, рвались «воевать на чужой территории», как  учили, как в песнях пели.  Бронированные полчища столкнулись, смешались в огне и в дыму: где свои, где чужие?

         25-26 июля 12-я танковая дивизия, включая дедовский 24 тяжелый танковый полк, вошла в состав подвижной группы 8 механизированного корпуса под командованием заместителя по политической части командующего корпусом  бригадного комиссара Н.К.Попеля, наскоро сформированную для контрудара.

        В течение 26-27 июля 1941 года дивизия вела наступательные бои, имея против себя 16-ю танковую дивизию 48-го моторизованного корпуса 1-ой танковой группы  группы армий «Юг». Это был один из редких примеров, когда мы в первые месяцы войны  полноценно ответили ударом на удар, нашла коса на камень. И танки были современные, и снаряды по калибру подходящие, и командиры толковые да решительные, - знай себе, бей фашистскую гадину!

        Техник-лейтенант Бабаев оказался за рычагами командирской машины и поле боя видел только  через смотровые щели. Сколько длился этот бой? Наверное, недолго. Очень хочется расцветить, добавить лихой фронтовой лирики о том, например, что сквозь грохот выстрелов и рев моторов не слышно было биение собственного сердца. Или о том, что рвались вперед, атаковать вражеские танки: врезать «лбом» по его гусенице, свернуть ему скулу набок, строчить из пулеметов, бить из пушки и давить, давить, давить! Но дед ничего такого не говорил. Единственная фраза, запомнившаяся навсегда: «Мы же тогда ни черта не боялись!»…

        Танк деда уцелел. А десятки других боевых машин сгорели…  Почти все с экипажами. Зато было главное – они не отступили! Основные силы немцев отвернули в сторону. Здесь обломали один из хваленых немецких танковых клиньев. А наши танкисты … готовы были  практически  выйти к государственной границе с Польшей!  Ждали, что так же дерутся,  одолевая врага,  и на других участках. Но связи не было, поддержки не было, боезапас на исходе,  топлива - кот наплакал… А потом их накрыла немецкая авиация…

        К вечеру 27 июля  остатки бригады собрал  комиссар.  Осталось  после боя только  шестнадцать наших танков. Пригнали пленных – четыре десятка немецких танкистов. Дед вспоминал: все рослые были, и все рыжие! Поначалу ошалевшие от боя, потом они потихоньку стали приходить в себя, осматриваться. Начальство приказало деду взять троих красноармейцев с автоматами и отконвоировать пленных в штаб дивизии. Построили колонну и пошли… Только где он, этот штаб? Прошагали просекой , вышли к дороге.  Только перешли её, слышат , недалеко моторы рокочут, мотоциклы. Немецкие. Переглянулись с бойцами: что они вчетвером против сорока, если кинутся на них фашисты? Самим в плен сдаваться? Немодно это тогда было… Так, не сговариваясь, и врезали из автоматов… Всех положили в полминуты. А с дороги уже шмайсеры  застрочили… Вот такая невеселая история. 

        А тогда был июль сорок первого… Самый конец. Части нашей 12-й танковой дивизии были окружены, но отчаянно дрались против 1-й танковой группы вермахта, тем самым сорвав её действия, хоть немного, но сдержав непобедимый прежде немецкий блицкриг.

        Этот боевой эпизод я увидел в фильме «Битва за Москву», красочно, масштабно и, мне кажется , правдиво. Я и сейчас смотрю этот эпизод с особым волнением: как пошли в атаку «тридцатьчетверки», как за нами рванули вперед «бэтэшки» (БТ-6 – легкие танки). Навстречу немецким танкам. И фигура бригадного комиссара Попеля  в броневой башне, по радио кричавшего, как заклинание, только одну команду: «Вперед! Вперед!..» . А что их ждало впереди? Смерть. И подвиг. Безымянный…

         Тогда из шестнадцати уцелевших танков боеспособными оказалось только четыре. В них перегрузили  остатки боеприпасов, перелили топливо.  Остальные пришлось сжечь.  И двинулись на восток. Уверены были, что вот-вот встретят своих, и тогда снова – на запад, бить фашистов. А своих  все не было и не было… Из окружения остатки 8 мехкорпуса вышли только  в самом  конце июля…

         По дороге разгромили штабную  колонну немцев – автомашины, фургоны, мотоциклы. Четыре танка разнесли её в щепки. Огнем и гусеницами. Слово «страшно» дед в своих рассказах не произнес ни разу. Только однажды его словно передернуло, когда он как бы мельком бросил, что без стакана спирта невозможно счищать с брони кровавые ошметки человечьей плоти. Думаю, он имел ввиду именно тот бой…

         Вокруг горели наши села. В огне был и  весь Збараж, город, где танкисты надеялись влиться в какую-нибудь танковую часть. Там горели топливохранилища.

         Были и ещё боевые стычки. А значит, и потери… После одного из боев дед оказался старшим в их танковой группе. Он не раз вспоминал, как они прикрывали переправу кавалерийского корпуса. Четыре танка вышли к мосту по дороге на Фастов. Там их остановил солдатик с флажком, старшего вызвал к себе полковник-кавалерист. Задачу поставил такую: занять позиции на высотах на подходах к мосту и не дать немцам воспрепятствовать переправе корпуса.

         Целый день шли по мосту тачанки, артиллерия на конной тяге, тысячи всадников, - дань памяти прошедшей войне,  той , единственной, гражданской…  А когда сунулись фашистские мотоциклисты – закатанные рукава, пулеметы, губные гармошки, - их танкисты встретили огнем и отбросили.

          Потом снова была переправа. Двое суток танкисты прикрывали  отход наших потрепанных подразделений. Отбили несколько атак легких немецких танков и мотопехоты. Незнакомый генерал, командир отступавшей дивизии, вручил тогда  деду орден Красной  Звезды. Просто достал из полевой сумки и привинтил к отцовской гимнастерке. Без документов, без орденской книжки. Так уж было… Тогда и ранен был дед – осколок мины ударил по щиколотке. Кость уцелела, но крови было – полный сапог.

          Потом ещё раз деда ранили под Киевом – пуля пробила мякоть руки навылет. Перетянули тогда бинтом потуже –  и в танк. Тоже тогда справкой не запасся…  Между прочим, позже, спустя десятилетия, ему так и не удалось доказать врачам,  что эти ранения все-таки были…  А во время войны про бумажки как-то не думалось. Не надеялись выжить, каждый знал, не сегодня  - завтра… Но вот была какая-то удалая лихость , что ли?  Вот, например, рассказывал дед, как они невесту его боевого товарища из уже сданного немцам Киева вывезли…

         Мосты через Днепр уже были взорваны, оставался только понтонный.  А у дедовского друга – помпотеха воентехника второго  ранга Талалаева – невеста осталась в городе, дед даже запомнил,  как её звали  - Таня Бабий.  Решили действовать по наглому, пока немцы не очухались: надо же выручать даму сердца!

        Пошли два танка. Дед на  своей машине  сопровождал друга до моста, прикрывал. А Талалаев рванул в город. Как уж он там невесту свою отыскал, как в танке её по горящему Киеву вёз, можно только  себе представить. Однако спас, вытащил, и сам вернулся цел и невредим.

         Но вот закончилась эта романтическая история печально: чрезмерно, по мнению особистов, любвеобильного  танкиста отдали под суд военного трибунала. Заподозрили,  что неспроста это:  и как это немцы его из захваченного Киева отпустили… Дед, как ни старался, помочь не смог ничем.

         Бои, бои, бои… Отступление, отступление, отступление… Дед иногда посмеивался, мол, тысячу раз смерть была вот так, в двух шагах… Но он выжил. Порой несколько часов боя превращали необстрелянного новобранца в опытного бойца, достаточно было заглянуть смерти в лицо.  А  дед прошёл  сквозь кровавую гущу  роковых летних месяцев сорок первого, хлебнул полной мерой, не отсиживался в тылу, не прятался за чужими спинами,  - и не погиб . Повезло? Тогда, пожалуй, так и думал – повезло.  

         Весной сорок второго деда направили на переформировку, в Дзержинск. Почти месяц пробыл там в 34-м отдельном учебном танковом полку на должности пом. ком. роты по технической части в третьем батальоне.  В этот период ездил в Горький, за новыми танками.

         Кстати, о танках. Деду пришлось повоевать на английских средних танках «Валентайн», он их называл  по-свойски «Валентина». Конечно, сравнивал с нашими. Т-34 изнутри были вовсе не обустроены, броня в заусенцах, грубая. А «англичанки» и в башне, и   в корпусе были чуть ли не  никелем и натуральной кожей  отделаны, сплошной  комфорт и уют. Шутил (а может, и вправду так было?) , что там даже встраивались  пульвелизаторы с одеколоном, чтобы танкисты в разгар боя могли и освежиться… А вывод всегда делал наш, советский, что, мол, вся эта роскошь слишком хорошо и быстро  горела.

         Тогда за два дня получили новые танки, сформировали эшелон, и он в скором времени тронулся к Сталинграду...