Мой отец, Асташкин Алексей Фролович ,был призван в армию в середине августа 1941 года.
Совершенно мирный человек, семьянин(трое детей), 42 года, встал под ружье. Как и многие другие, такие же мирные люди. Пришла война.
А встретил он ее в воскресенье, 22-го июня, готовясь выехать за город- отдохнуть, подышать чистым воздухом. Тревожное, ошеломляющее своим грозным смыслом сообщение по радио разорвало время на ДО и ПОСЛЕ.
Семью он сподобился увезти на Урал, в город Воткинск, к нашей бабушке (по материнской линии) еще до начала войны, в конце апреля 1941. Что-то ему подсказывало отправить нас туда. Как говорится, от греха подальше. Это уберегло всех нас от ужасов блокады. Там мы остались вместо «на лето» - на целых три военных года.
Первые месяцы войны для отца - это окопная жизнь под Пулково, на Средней Рогатке, там где сейчас площадь Победы. Постоянные обстрелы. Немцы открывали огонь по всему тому, что обозначало "здесь есть люди": дымки от походных кухонь, бань, прачечных (по солдатски- «вошебоек»), а в ночное время искрения их дымовых труб-это их любимая цель.
Отец обзавелся мандолиной. Ко всеобщему удовлетворению коротали теперь долгие, голодные, зимние вечера под звуки, исполняемых на ней, простеньких наигрышей популярных мелодий. А когда он запевал, все подхватывали, ведь в его репертуаре было много знакомых всем песен и частушек. А малоизвестные песни звучали в его сольном исполнении. Некоторые из них были весьма забавны и вызывали всеобщий смех - например, песенка про слезу, покатившуюся из глаза извозчика, когда тому, вдруг, взгрустнулось. Настоящая баллада о слезе.

У отца был каллиграфический почерк и опыт в делопроизводстве. В апреле 42-го начальник продовольственного отдела тыла фронта Агафонычев Павел Григорьевич перевел отца для работы в штаб. При ознакомлении с предстоящей работой, она отцу не показалась сложной. Он воспринял как преувеличения, как желание местных аборигенов слегка подтрунить над новичком, их словечки, сказанные походя,- мол «здесь не легче, чем на передовой», или «выжить, брат, тут-не гарантировано». Позже он понял, что они не шутили. Работа была сугубо ночная. Именно к ночи завершался сбор необходимой информации от всех частей и соединений Ленинградского фронта. Сначала вся масса поступающих отдельных сводок дешифровывалась, анализировалась, с целью выявления постоянно встречающихся ошибок и нестыковок с предыдущими сводками, (в этих случаях с помощью телефонной связи обсуждались эти нестыковки и определялись правильные значения показателей), затем все данные сводились в единую таблицу по отдельным графам для каждого из тридцати двух показателей и,затем, все снова зашифровывалось. К 8-ми часам утра готовая сводка должна была лежать на столе Агафонычева. Он проверял ее, подписывал и, затем, делал доклад начальнику тыла. В конце недели аналогичная сводка выполнялась и отсылалась в Москву, в Генштаб. Нередко ее запрашивали в Ставке ВГК. Имелась информация, что у Сталина она тоже бывала на столе.
Из пяти человек в отделе двое, включая Агафонычева, сошли с ума и умерли на работе. Отец через некоторое время лишился сна - не мог заснуть даже на минуту. Через несколько дней его кожа стала чернеть, мозг не мог вынести даже несильного шума. Спас его коллега - майор Фролов, предложив ему выпить рюмку водки. Отце был закоренелый трезвенник, и такое ему даже в голову не могло прийти. Но он прислушался к совету, и это сработало! Он смог заснуть на несколько минут, потом еще немного поспать, и так выкарабкался! Долечивал свою голову отец уже после войны. Помню ездили всей семьей навещать его в госпитале, который располагался в графском особняке в Шуваловском парке. По новейшей тогда технологии его там лечили- электрофизиотерапией. Помогло. Хронические шумы и еще какие-то ощущения в голове прошли. Такое благополучное завершение истории болезни.Однако, одним трезвенником в мире стало меньше. С тех пор отец уже и «по праздникам», и «по случаю», и «за компанию» - никогда не отказывался от рюмки-другой. Но не злоупотреблял и прожил до 93 лет.