У папы была любимая песня "Эх, дороги ". Про войну говорил мало. Говорил ночь - марш-бросок 50 км., а днем бой. Несколько раз участвовал в рукопашной. Говаривал "Эх, рязанские бабы.." (с добротой в голосе) 18 летняя девушка из рязанской области, под Сталинградом, после ранения протащила его 3 версты, в нем было 96 килограмм. "Пытался помочь, ногой отталкивался, но куда там. Если бы не она, замерз бы в степи". Попали в окружение (не помню место и время), кругом болота, ни пить ни есть нечего, ели конину мертвую, пили из лужи, вода черная, через пилотку процедишь и пьешь.

Мало говорил папа про войну. Был он пом. ком. взвода в Великую Отечественную, и воевал в Финскую. После ранения документы найти сложно, путаница из-за того что посчитали его погибшим в 1943. Были золотые руки. Работал печником после войны, очень хорошо у него это получалось. Помню как то праздновали у нас дома, воевавшие пришли, кто в селе жил, несколько человек, и один, изрядно подвыпивший, начал говорить какой он великолепный боец, и чуть ли не всю войну он один выиграл, дак папа взял табуретку, на которой тот сидел, и поднял к самому потолку вместе с ним (а папа был под 2 метра ростом) и говорит "Ванька, ты прекращай это"..тот примолк, и больше в нашем доме не появлялся.

Отец
(посвящается отцу Алексееву Сергею Михайловичу)

Он бутылку покупал с зарплаты
И крутил пластинки о войне,
Именно таким запомнясь мне -
Тем «солдатом у сожженной хаты».
Слава Богу, живы: мать, сестра!
Слава Богу, народятся дети!
Уходил он двадцатитрехлетним,
Неженатым – не пришла пора.
Далеко Урал был от границ.
И с гражданской вдоль холмов свистели
Только вьюги зимние, метели,
Да светился запад от зарниц.
Он ушел на Финскую войну
Под снега пушистые, как хлопок,
Под обстрелы с каменистых сопок,
Чтобы биться за свою страну.

Сын попа и попадьи-дворянки,
Выгнанной с детьми по смерти мужа
Из дому, из школы, где ненужной
Стала вдруг селянам и селянкам.
Тем, кого учила и спасала…
Муж твердил: «Едино – божьи дети,
В козней сатаны увязли сети,
«Белый», «красный» - нас тревожит
мало».
И еще: «Ты сирым и калекам
Пирогов, жена, пеки поболе.
Мы в миру своей не знаем доли -
Взыщется всем по трудам от веку!»
В тридцать два покинул этот мир.
Молодую женщину в хибарку,
Ставшую впоследствье кочегаркой,
Вмиг загнал какой-то «командир».
И ее, и четверых детей:
Старшему - пять лет, а младшей – дни.
«Чтобы там и сгинули они!» –
Таковым вердикт был от властей.
Александре Павловне в вину
Раненых колчаковцев леченье
Кто-то ставил. И без промедленья
Выиграл свою микровойну.

Выжила без мужа, без работы.
Прихожане, как могли, спасали.
Не яишню жарила на сале,
Но наелась лебеды до рвоты.
С малых лет работали все дети:
Пастухами, подмастерьем, в поле,
Никогда не жалуясь на долю,
Были счастливы они на свете.
Просто, их в хибарке той любили
И в любое время так встречали,
Словно, нету на душе печали,
К выживанию, словно, нет усилий.
Молодыми умерли два брата
(В том не уловили геноцида?
На Земле живет людей два вида:
Для других, и под себя лопатой).

За такую вот страну сражаться
Шел отец в снега в тридцать девятом –
Сын России против супостата.
(Нынешним в подробности вдаваться!)
И когда с границы отступая
В сорок первом, рвясь из окружений,
Не искал «гнилых» соображений:
«За жидов, за комуняк страдаю!»
За спиною – множество обид.
Но навстречу - вражеская свора,
Нет ужасней на Земле которой.
Бить ее, покуда не убит!
Помкомвзвода бил и бил врага.
Стал гвардейцем, грудь полна
медалей
И – поля такого не видали –
Разразилась Курская Дуга.
Не могу писать я о войне -
Как писать о том, что не изведал?!
У жены моей легли два деда
В той многострадальной стороне –
В битве Курской той… Алел закат.
Знойные ветра над степью дули.
Ночью двадцать первого июля
На коррекцию уполз солдат.
Утром батарею наводил
На скопленье танков, на траншеи,
Чтоб разбить и гнать потом взашеи
Их, кого доселе не добил.
Догадался враг, откуда вид
На него особенно открытый –
Ближе взрывы, уж земля вся взрыта
У берез, где наш герой сидит.

Раскромсали дерево вконец
Немцев орудийные расчеты.
Совершенно точно видел кто-то,
Как погиб в разрывах тех отец.
Это он корректором тем был,
Это будто бы его убило,
В том аду кромешном схоронило.
И умчалась похоронка в тыл.

Он почти не говорил о ней,
О войне той давней, – две, три фразы.
Точно, что не хвастался ни разу,
И не ныл, не распускал слюней.
Помню: «Ненавижу воронье –
Нагляделся, как тела кромсали».
На хвальбу соседа про медали:
«Тыловая крыса, все вранье!»
И ни слова нам о похоронке,
Как из Курских выбрался полей.
После череды госпиталей –
Возвращение к родной сторонке.
Он вернулся, отстояв страну,
Печи клал и рисовал плакаты,
С удочкою провожал закаты,
Но ни слова нам про ту войну.

Было шестьдесят лет Курской битвы,
Мы про похоронку и узнали, -
В «Книгу Памяти» вдруг папу не вписали,
Он по документам был убитый.
Сели и задумались мы - дети:
«Мы же после той войны родились
Выросли, учились и женились,
А ведь нас и нет на белом свете!..»
Я два раза видел, как он плачет:
Пять пластинок – серия тех лет,
Тридцать зим отца на свете нет,
А в ушах все песня про «Рыбачий».
И второй - уже перед кончиной:
Телеграмма, самолет, беда,
Серая палата, Куеда
И
глаза в слезах навстречу сыну…
Ты ушел, но это ли конец!
Прапраправнуки вот-вот потянут руки,
У тебя прекраснейшие внуки,
Любят и горды тобой, отец!

Помню, когда папа включал пластинки о войне, он сидел и плакал. Всегда приносил домой очень много книг и вечером читал нам, детям. В нем всегда чувствовалась внутренняя интеллигентность, он никогда не выражался не цензурно. Всегда был очень добрым, ласковым, спокойным. Никогда не поднимал руку, и, когда мама пыталась наказать за какие-то шалости, он ходил рядом и успокаивал.

Папа очень любил природу, мог видеть красоту буквально в каждой травинке. Мог допоздна просидеть на речке, или около пруда, не поймав ничего, просто любоваться окружающем его великолепием. Никогда никому не отказывал в помощи. Не позволял издеваться над юродивыми , всегда кормил их, приносил еду из дома. Верил в бога, и, когда ему пытались указать что это не правильно, лишь улыбался в ответ. Вечерами читал книги у печки. Всегда прятал сладости, что ему доставались, чтобы потихоньку выдавать их мне, когда сладкого не было дома вообще. Даже когда он долго лежал в больнице, и я к нему приехала, он вышел, больной, с пакетиком конфет, что ему приносили.

Я, к сожалению, ничего не могу вспомнить о дедушке, потому как родился через девять лет как его не стало. Скажу что горжусь тем что он сделал и всегда буду помнить, обязательно расскажу своим детям о там каким героем он был. Могу сказать лишь о его наследии. Он воспитал, конечно же вместе с бабушкой, потрясающих детей, которые выросли каждый в личность. Привил им те качества, которые редко встретишь во всех поколениях: доброту, стойкость, честность, откровенность.. Эти люди и есть его продолжение, и я бесконечно благодарен ему за это. Слава героям, защищавшим нас в те черные годы Великой Отечественной войны! Благодарность не выразить словами, но все же - спасибо вам за все!