НОВОСТИ ДВИЖЕНИЯ
Тверские поисковики разыскивают семьи погибших членов экипажа бомбардировщика Плохова и Ренке
Опрашивая местных жителей, бойцы поискового отряда "Вечность" Тверского военно-патриотического центра "Подвиг" выяснили, что самолет был сбит осенью 1941 года. Пилот уводил горящую машину в сторону от деревни и выпрыгнул на небольшой высоте, когда самолет был уже полностью охвачен огнем. Штурман покинул машину после командира - купол не успел раскрыться и он погиб. Стрелок-радист оставался в самолете до столкновения с землей. После падения самолет взорвался.
Очевидец того воздушного боя - старушка 86 лет - рассказала, что ее отец, председатель местного колхоза, вытащил у штурмана из кармана комбинезона документы и фотографию с письмом. В документах было имя - Александр Плахов или Плохов, точно женщина не вспомнила. Помнит и упоминание в документах летчика про Горьковскую область. Ее отец передал бумаги штурмана командиру проходящей через деревню к фронту пехотной части. Тело штурмана завернули в парашютный купол и вместе со стрелком похоронили в воронке от самолета.
По рассказам старушки, в соседнюю деревню лет 6 назад приезжала семья из Нижегородской области - искали место падения бомбардировщика, сбитого осенью 1941 года, говорили, что в экипаже был их родственник. Но место им показать было некому: старожилов в той деревне не осталось. Сама она узнала об этом приезде слишком поздно, родные уже уехали.
Пока оформлялись необходимые документы для начала работ на месте падения самолета, шла проверка информации по спискам безвозвратных потерь ВВС РККА за 1941 год. Поисковики выяснили, что с большой вероятностью под деревней Демшинка погиб экипаж лейтенанта Ивана Николаевича Горбунова. Самолет 1-го Скоростного бомбардировочного авиационного полка (1 СБАП) вылетел на боевое задание 25 октября 1941 года с аэродрома Егорьевск для бомбардировки немецких коммуникаций в районе Тарусы, Алексина. С боевого вылета машина не вернулась. По предположениям поисковиков, экипаж бомбардировщика состоял из Ивана Николаевича Горбунова, Александра Сергеевича Плохова и Александра Михайловича Ренке.
Фрагменты силового набора и основной стойки шасси бомбардировщика СБ, обнаруженные на месте падения самолета.
Петлица лейтенанта Красной Армии, обнаруженная в ходе подъема останков членов экипажа на обрывках свитера.
На стрелка-радиста Ренке Александра Михайловича пока никаких документов не найдено. Ни даты, ни места рождения. Есть только скупые данные на ОБД Мемориал о месте захоронения.
"По данным ОБД Мемориал лейтенант Плохов А. С. и сержант Ренке А. М. захоронены на воинском мемориале в городе Серпухове. Но как показывает практика, к сожалению, зачастую по документам военнослужащие значатся захороненными на воинском кладбище, а реально лежат по одиночным окопам, воронкам или на месте гибели техники в лесах и болотах, - сообщил Иван Горбунов, поисковик отряда "Вечность". - На сегодня основная задача – найти родственников штурмана Плохова Александра Сергеевича, для проведения анализа ДНК. Деньги на проведение этого анализа уже собраны. Таким образом, мы установим, что останки принадлежат именно Плохову А. С. и Ренке А. М.. Обидно, что не получилось их разделить при подъеме, но что есть, то есть. Родственники будут хотя бы знать, где лежат их отцы и деды, а погибшие члены экипажа упокоятся, как и должно, на воинском кладбище".
На месте падения самолета планируется установить обелиск с именами погибших членов экипажа.
Адрес для связи - moypolk@list.ru
"18 октября 1941 года 1-й скоростной бомбардировочный авиаполк на самолетах СБ совершил длительный перелет из Ирана под Москву по маршруту Гарган – Ашхабад – Ташкент – Оренбург – Егорьевск. В связи с тяжелой обстановкой под Москвой личному составу дали только двое суток на отдых и изучение района предстоящих боевых действий. Уже на третий день полк получил задачу: с рассвета до темноты отдельными экипажами вести воздушную разведку передвижения немецких войск по дорогам от Калуги на Серпухов, Тарусу, Алексин.
В те октябрьские дни мы испытали боль первых потерь. Из разведывательного полета не вернулся экипаж командира 2-й эскадрильи старшего лейтенанта Медведева со штурманом капитаном Пряничниковым. А на другой день при выполнении боевой задачи погиб экипаж лейтенанта Ишева со штурманом старшим лейтенантом Масловым. Позднее не вернулись еще несколько экипажей.
В сознании не укладывалось: «Как же так, немецкие танки и автомашины с солдатами движутся по нашим дорогам? И где? Уже под Москвой!».
В один из тех тревожных осенних дней 41-го года мой экипаж повторно вылетел на выполнение боевого задания. Маршрут в район Калуги проходил мимо Серпухова. При подлете к нему нас встретила пара наших истребителей из системы ПВО города. Они пристроились к бомбардировщику и пошли рядом.
Истребители хорошо знали, чей идет бомбардировщик, тем более, что мы дали опознавательный сигнал «Я свой самолет». Они просто решили немного сопроводить нас, что бы поддержать боевой дух экипажа перед выполнением рискованного задания. А экипаж посчитал, что в связи с улучшением погоды истребители будут сопровождать бомбардировщик до цели и обратно. Но наши надежды не оправдались. Истребители проводили нас до линии фронта, помахали нам крыльями, развернулись и ушли обратно к Серпухову.
Бомбардировщик пошел на задание один.
Молодое пополнение 1-го скоростного бомбардировочного авиаполка. После окончания Новосибирской летной школы, Красноярск, 1940 год, Горбунов И. Н. в центре.
Пролетая мимо Серпухова, я увидел, что на юго-западе, в районе Калуги, погода была еще «лучше»: рваная кучевая облачность с большими окнами между облаками, сквозь которые ярко светило осеннее солнце. При такой погоде уже реально можно было ожидать встречи с истребителями противника.
Хотя самолет СБ был оснащен тремя скорострельными пулеметами, он уступал вооружению немецких истребителе, и одному бомбардировщику в воздушном бою с ними рассчитывать на благополучный исход было трудно. Из трех наших пулеметов два находились в кабине штурмана, а для защиты задней полусферы, откуда, как правило, атаковал противник, служил лишь один пулемет воздушного стрелка-радиста.
Подлетая к линии фронта, которая проходила западнее Серпухова по реке Нара и левому берегу Оки, я передал стрелку-радисту:
- Будь внимателен, Ренке, при появлении истребителей немедленно информируй.
- Вас понял, товарищ командир, за воздухом смотрю внимательно, истребителей противника пока не вижу.
Командир эскадрильи Я. Л. Мизенин (крайний слева) проводит подготовку экипажей к вылету. Слева направо стоят: Н. Д. Селиванов, П. Я. Зубов, И. Н. Горбунов, Г. В. Лященко, И. А. Скорик, Д. Ф. Попков, В. К. Петренко, М. Г. Коновалов, И. А. Кольниченко. Зима 1941 – 1942 гг.
Самолет прошел линию фронта, идя курсом на юго-запад уже не под облаками, а в больших окнах между ними. Я вел самолет немного в стороне от дороги, внимательно наблюдая за ней и за воздухом. И вот на дороге, идущей от Калуги на Серпухов, показалась колонна автомашин и танков. Автомашины были необыкновенно большие, длинные. В кузовах рядами сидели солдаты. Отдельные грузовики на прицепах везли пушки.
Я немедленно передал штурману Плохову обстановку на дороге.
-Колонну вижу, - быстро ответил штурман. – Выходите на боевой курс. Держите высоту 800 метров и курс полета вдоль дороги, строго над колонной.
Я повернул самолет, увеличил скорость и пошел над дорогой, выдерживая высоту.
-Слушай, Ренке, заходим на бомбометание колонны противника, максимум внимания воздуху.
-Вас понял, - откликнулся стрелок-радист.
-Товарищ командир, открываю люки, держите самолет строго над колонной, ветер почти вдоль дороги – передал штурман……
В этот момент нос самолета стал закрывать мне обзор колонны. Я знал, что еще немного и штурман начнет сброс бомб. Колонну накроют 60 разрывов. Уже неплохо. Не
одна машина и фашистский захватчик навек останутся на этой дороге. Вот только не помешали бы истребители и не сбили с курса зенитчики….
Строго выдерживая режим полета, я ждал окончания бомбометания и команды на разворот.
Противник пока не вел зенитный огонь, и надо было успеть развернуться, чтобы не попасть под него. В то же время отсутствие зенитного огня настораживало: где то рядом могли быть истребители.
-Разворот, закрываю бомболюки, сработали хорошо, - доложил штурман.
-Понял тебя, Плохов.
Я ввел самолет в крутой разворот, в сторону своей территории, и увидел, что головная часть колонны в триста метров была вся в огне, в клубах дыма и пыли……
Совершенно неожиданно из облаков выскочили немецкие истребители и открыли огонь из пушек и пулеметов по нашему бомбардировщику. Пули защелкали по бронеспинке за моей спиной, по кабине, по приборной доске, от которой полетели осколки приборов, затем по правому мотору и плоскости.
Я стал энергично маневрировать самолетом, но было уже поздно. Правый мотор горел, и языки пламени уже охватывали плоскость между двигателем и кабиной. Энергичный маневр самолета ни к чему не привел. Сбить пламя с горящего мотора не удалось. Наоборот, оно полыхало яростней. Приборная доска была разбита, на ней плясали языки пламени, из тонких трубок, подводивших к приборам бензин, масло и гидросмесь, брызнули струйки, обдав кабину и мой комбинезон. От зажигательных пуль все воспламенилось. Кроме того в кабину самолета от горящего мотора, через полую плоскость, где находился бак с бензином, потянуло дымом и гарью.
Выход у экипажа был один – покинуть горящий самолет. Но прыгать сейчас - значит попасть на территорию занятую противником. Надо во что бы то ни стало пересечь Оку и дотянуть до нашей земли. Она всего в нескольких километрах…..
Уклоняясь от новых атак немецких истребителей, мы миновали реку возле Тарусы, и пошли над своей территорией. Нужно было решаться на прыжок, пока не взорвались бензобаки.
Внутри кабины стоял нестерпимый жар. На мне горел комбинезон, от тлеющего мехового воротника жгло лицо. Хорошо, что на глазах были очки, а на руках – летные краги. Из-за дыма и жара стало трудно дышать.
Я дал команду экипажу:
-Внимание, Плохов и Ренке, немедленно покинуть самолет с парашютам! Как поняли, ответьте!
Но ответа не последовало. Я подумал, что повреждена огнем внутренняя связь и продублировал команду аварийным сигналом, но ответа не получил. С момента атаки самолета истребителями я с экипажем связи не имел. Неужели штурман и стрелок-радист убиты в кабинах? Отсутствие ответа на аварийный сигнал подтверждало худшее.
Я попытался открыть фонарь своей кабины, что бы покинуть самолет, но несмотря на все усилия, фонарь не открывался…….
Справа и слева располагались задвижные форточки. Я ухватился за открытую задвижку левой форточки и упираясь ногами в педали управления, налег со всей силой. Но фонарь не открывался. Казалось, исчезла последняя надежда. Положение было критическое. Находиться в кабине больше было невозможно. Она вся горела изнутри. Нестерпимо жгло лицо. В дыму и гари я задыхался и уже ничего не видел – ни земли, ни неба. Самолет с работающим мотором шел фактически без всякого управления.
Не увидев, а скорее почувствовав, что скорость самолета резко возрастает, я энергично взял штурвал на себя и снова, зажав его коленями, двумя руками ухватился через форточки за корпус фонаря, пытаясь его открыть…..
Инерцией от набора высоты меня стало вдавливать в сиденье кабины, но я отчаянно тянул за форточки и корпус фонаря, и по видимому эта дополнительная сила инерции, которая вжимала в сиденье, помогла мне и спасла меня – фонарь открылся………
Бомбардировщик между тем завалился на левое крыло и пошел штопором. Прыгать с парашютом из вращающегося в падении самолета очень трудно. Меня вдавило в кабину с такой силой, что я едва мог приподняться и перевалиться на левую плоскость, в сторону не горящего мотора, по ходу вращения самолета. Мощным потоком воздуха меня бросило на хвостовое оперение и ударило о стабилизатор. Главный удар приняли на себя колени, а потом уже все тело. Этим ударом меня отшвырнуло в сторону, и я начал падать в свободном падении. Я специально медлил, не раскрывая парашют. Во-первых, потому, что на мне горел комбинезон и надо было сбить пламя, что бы оно не охватило раскрывшийся купол, а, во-вторых, потому, что немецкие летчики, как я слышал, расстреливали в воздухе советских летчиков, прыгающих из горящих самолетов.
После некоторой задержки я раскрыл купол парашюта. От динамического удара у меня сорвало унты, и я остался в одних носках.
Каково было приземление, я сам не мог вспомнить. От адской боли в ногах я потерял сознание. Очнулся уже лежащим на свернутом парашюте. Вокруг толпились женщины и подростки……..
На телеге меня доставили в районную больницу. Она располагалась в небольшом деревянном доме…..
Через 15 дней меня перевезли в Каширский госпиталь….
Через 2 месяца я вернулся в полк, семье уже отправили похоронку….