НОВОСТИ ДВИЖЕНИЯ

У войны не женское лицо – свидетельства об этом читаем накануне 8 марта в летописи Полка.

«Когда мама смотрела фильмы о войне, то изумлялась пушистым волнам волос, белым воротничкам и начищенным сапожкам у девушек. Ведь она, как и все, на привалах первым делом жгла над костром, сняв гимнастерку, вшей. А как стеснялись девушки обмундирования: неуклюжих ватных штанов, стеганки, обмоток, мужского белья…»

***

"В августе 1942 года началась мобилизация девушек на фронт. Мария Сысоева попала в школу медсестер. После короткой подготовки ее зачислили санитаркой в 571 медсанбат 159 уральской дивизии, и 18-летняя девушка очутилась на передовой…

Больше всего запомнился Марии случай, связанный с боями на Чижевском плацдарме.  Полевой госпиталь не справлялся с потоком раненых. Невозможно было видеть, как умирают люди от того, что ты не успеваешь оказать им помощь. Оперировали сразу на нескольких столах, стараясь оказать хоть минимальную помощь, дать шанс выжить. Гибли санитарки, которые подтаскивали раненых с передовой. 

И вот началась бомбежка. Бомбы падали ковром. Бежать было некуда, и Мария забралась в медицинский шкаф. Когда бомбежка закончилась, железный шкаф стоял среди развороченного госпиталя и воронок, вокруг валялись тела убитых, слышались стоны раненых.  Вдруг Мария услышала звуки из соседнего отделения, дверка открылась – там сидел хирург, капитан Похилько. «Маша, ты жива! Откуда ты?» - спросил доктор. «Из шкафа…» - сказала медсестричка. И они рассмеялись, а потом заплакали…". 

***

"Моя мама, Ираида Мурзина, в 19 лет попала на передовую, в 74-ю отдельную стрелковую бригаду добровольцев-сибиряков. Мама мало рассказывала о войне, а уж похвальбы подвигами в помине не было. 

Что я запомнила? Как стирала она часами в ледяной проруби окровавленные, заскорузлые бинты — перевязочных материалов катастрофически не хватало: «Я стираю их в какой-то луже, я о камни их со злостью тру…» И как нужно было учиться отдирать те бинты от ран одним движеньем, чтобы не тянуть муку и боль, и как невыносимо было сделать это резкое движенье… 

Рассказывала мама, что во время передышки однажды повезло — жарили на костре на железном листе оладьи из мерзлой картошки с неубранного поля, чтобы домом пахло… Рассказывала, как спали на ходу во время многокилометровых марш-бросков — двое с боков поддерживают, несут, а тот, кто посередине, спит. После менялись. А на привалах падали прямо в снег, в грязь и тут же засыпали, мокрые, со стертыми в кровь ногами, замерзшие. Вспоминала мама холод, смертельную усталость, постоянное желание спать, и еще — отогреться, поесть и помыться хоть как-нибудь. И — страх. Детский, девчоночий страх: «Кто говорит, что на войне не страшно, — тот ничего не знает о войне». Заплутала однажды в лесу и вдруг услышала совсем близко немецкую речь — припустила бежать, себя не помня. А двух девчонок, рассказывала мама, застрелил наш офицер — отказались идти за «языком», испугались… 

Война снилась маме до самой смерти, мучали ее эти сны, не отпускали. Снился страх. Хотя получила она и солдатскую медаль «За отвагу», и гвардейский значок. За спиной были тяжелейшие бои за Великие Луки, Ельню, Смоленск… Но не героику и романтизм вспоминала мама, а страшные раны бойцов, вывалянные в грязи кишки. И то, как, матерясь, требовали воды раненные в живот, а давать им пить категорически воспрещалось. И как иные просили, плакали: «Сестричка, пристрели!». И как тяжело было вытаскивать, выволакивать с поля раненых, плача от бессилия. 

Мама пробыла на фронте ровно год – с марта 43-го до марта 44-го. Много это или мало? Как судить, достаточно ли хлебнул ада человек, тем более, если это девушка? Посмотрите сегодня на своих дочерей, сестер, любимых, на двадцатилетних девчонок: год в боях, где кровь, грязь, смерть, мат – много это или мало?".

***

"Я рассматриваю маленькие пожелтевшие снимки. На них – моя бабушка, Гришаева (Легкоступ) Мария Андреевна. Я не помню ее. Мне было чуть больше года, когда она умерла, и поэтому я знаю о ней только по рассказам мамы.

В 1941 году бабушке исполнилось 16 лет. Она попала по распределению в Минско-Подольский эвакуационный госпиталь. Бабушка не рассказывала о том, что видела и испытала тогда. Она вспоминала лишь, как бегала с подружкой на танцы. Как однажды даже ускакали на танцы на конях без седел. И как потом все смеялись над их походкой, ноги-то растерли до крови, «кавалеристки». В те времена худоба считалась ужасно немодной и некрасивой, и девушки надевали по две пары чулок под рейтузы и кофточки под шелковое платье, чтобы казаться попухлее. А «ажурные» кофточки шили из накрахмаленной марли, чулки «в сеточку» рисовали йодом на голых ногах... Война войной, а девушки все равно хотели оставаться красивыми. Грубые сапоги и тяжелая шинель – разве это женский наряд?".