Первооткрыватель северных трасс
В 1958 году отмечалось 20-летие героического перелета экипажа самолета «Родина» – Гризодубовой, Осипенко, Расковой, и мне, сотруднику редакции «Красноярского комсомольца», вспомнив мое авиационное прошлое, поручили написать об этом статью, вручив старое фото.
На обороте фотоснимка была надпись: «Экипаж самолета «Родина» среди моряков Амурской флотилии». Мне показалось, что один из группы мне знаком. Кожаный реглан. Фуражка летчика. Молодое сухощавое лицо с несколько оттопыренными ушами. И я отчетливо вспомнил и первое знакомство, и первый полет с ним…
Самолет, американская летающая лодка «Каталина», боевая старушка, доживающая свой век в красноярском аэрофлоте, совершила очередную посадку в Туруханске, где мы узнали, что погоды на Туру нет. И, похоже, не предвидится. Это было равно катастрофе для тех, кто возвращался из отпусков и командировок, и для меня, направляющегося с семьей на новое место работы.
Опытные летчики знали, что вода Нижней Тунгуски холодает буквально по часам и приобретает ту критическую температуру, при которой, соприкоснувшись с металлической обшивкой самолета, превращается в лед. Один-два дня задержки и нам предстоит возвращение в Красноярск. Погрустневшие, перекусив в отличной столовой без аппетита, мы уже, было, направились искать места в гостинице, как загремел динамик: «Пассажиры, следующие рейсом до Туры, немедленно возвратитесь на борт самолета. Вылет на Туру разрешен!» Мы не знали, что «вылет разрешен» не начальником порта, а командиром экипажа. Михаил Евгеньевич Сахаров – на фотоснимке был он! – один из немногих летчиков аэрофлота, который, исходя из опыта, имел право сам принимать решение о вылете. Разумеется, и брать всю ответственность на себя…
Конечно, Сахаров мог бы и отказаться от рискованного вылета: кто бы его укорил? Но он слишком давно работал на Севере и знал, как ждут в Туре последний рейс. Поэтому он решил положиться на свой опыт.
– Да, это я на снимке, – ответил по телефону Сахаров. – Заходи, расскажу. Я принимал участие в поисках самолета «Родина»…
24 сентября 1938 года серебристая птица с гордым именем «Родина» поднялась над Москвой. Экипаж Валентины Гризодубовой – Полина Осипенко и Марина Раскова – решил совершить беспосадочный перелет Москва – Тихий океан и побить мировой рекорд на дальность перелета среди женщин. Непогода преследовала их всю дорогу, но они решили не прерывать полет. За Хабаровском связь прервалась. Последняя радиограмма свидетельствовала, что они находятся на 55 градусов 00 минут широты и 80 градусов 30 минут долготы. Мировой рекорд был побит! Но где же самолет?
Экипаж самолета «Родина» из-за непогоды совершил вынужденную посадку. Начались поиски. В них включилась чуть ли не дивизия. Но это были не поиски, а сплошной кавардак, который происходит всегда, когда в дело вмешиваются высокие, но некомпетентные чины. Включились в поиски самолеты ГВФ, в частности – самолет Сахарова, легкомоторный гидроплан. Евгений Сахаров наметил свою схему поисков: он очертил на карте круг и стал садиться на воду возле каждого поселка и таежного домика. И расспрашивал жителей: «Слышали ли шум авиамоторов?» Так, сужая круг, Сахаров вышел к месту посадки самолета «Родина».
Он, действительно, на радостях вытворял такое, что узнай начальство – не сносить бы головы… Через некоторое время газета «Правда» сообщила: «Утром к месту посадки самолета «Родина» летчик Сахаров привел пять самолетов. На одном был десант парашютистов, а на остальных – продукты и снаряжение...»
Михаил Евгеньевич Сахаров был награжден высочайшей для гражданского летчика наградой – орденом Красной Звезды.
В октябре 41-го Михаил Сахаров – после работы на красноярском Севере, в отряде УПА (управления полярной авиации), – встретился на подмосковном аэродроме с Валентиной Гризодубовой. Погрустили о Полине Осипенко: она погибла в 39-м, в испытательном полете. Вздохнули о несбывшемся: у Гризодубовой начиналась интересная работа в авиационном научно-исследовательском институте (директором которого она станет после войны), Сахаров уже начал работу на международной авиалинии. Поговорили о Марине Расковой: она формировала женский полк ночных бомбардировщиков – «ночных ведьм», как назвали их потом немцы.
Оказалось, что они летят в одной группе, чтобы доставить брянским партизанам боеприпасы и продовольствие. Гризодубова пошутила, что она летит тринадцатой. Но она благополучно вернулась и летала до конца войны. А Евгения Сахарова – сбили. Четырехлетний плен, семь безрезультатных побегов. Лагеря он избежал: «Вы не делали ничего предосудительного». Но решение было ошеломляющим: «К полетам допустить невозможно. Направить на железнодорожный транспорт, в военизированную команду кочегаром»…
В одной из поездок Сахаров оказался в Москве. Адрес Гризодубовой он знал и зашел к ней домой.
– Миша! Живой, здоровый! Ведь я своими глазами видела, как упал твой горящий самолет!
– Живой. Здоровый. Только вот сейчас упал еще раз и, кажется, приземлился навсегда…
Но справедливость восторжествовала: у него оставались товарищи, наделенные немалой властью: Валентина Гризодубова, Михаил Громов, Илья Мазурук. Они, отругав Сахарова за бездействие, один за другим позвонили наркому путей сообщения. Так появился в 1946 году документ, похожий на концовку веселенькой мелодрамы: «Откомандировать кочегара Сахарова М.Е. в гражданский воздушный флот»... Так он оказался в красноярской авиации, где проработал 40 лет…
В те годы и Таймыр, и Эвенкия были для авиации «белым пятном». Нет, еще до войны и Василий Молоков и Ян Липп освоили приенисейские территории. Молоков залетел и в глубь Таймыра, а Липп – в глубь Эвенкии, проложил трассу на Туру. Но это были эпизодические, разведывательные и агитационные полеты – это были первые шаги. Так встает на ноги человек, так встает на крыло птица и самолет. Но, как бы там ни было, основным видом внутреннего транспорта был олень. Остряки называли оленей «рогопланами»…
Сахаров первым открыл в Эвенкии воздушную дорогу на Ессей, Чиринду, Эконду, самые отдаленные поселки. Его «Каталину» знали все жители Эвенкии: каждый поселок-фактория был на берегу реки или озера, куда могла сесть «летающая лодка». Но это были только летние полеты.
Жители Ессея рассказывали мне, с каким восторгом, почти со священным ужасом смотрели они на появившуюся впервые в их небе огромную птицу. Конечно, кое-кто ездил на оленях в Туру, а потом летал на самолете. Все видели самолеты в кинофильмах и журналах кинохроники. Но другое дело – «живой» самолет! А потом мне довелось лететь в Ессей первым зимним рейсом. Зимой Михаил Евгеньевич «пересаживался» на ЛИ-2, великолепный наш пассажирский самолет, вышедший с отечественных заводов еще до войны. На нем Сахаров летал над Карским морем, в ледовую разведку, на нем он отыскивал и нашел дрейфующую льдину для станции СП-2 (Северный Полюс-1, был папанинский). Так что не удивительно, что именно Сахарову доверили открывать северную трассу до Ессея (затем до Чиринды и Эконды), за 700 километров от Туринского аэропорта.
Боже упаси! Я не умаляю подвиг авиаторов, снявших «челюскинцев» с дрейфующей льдины в 1934 году: они были первопроходцами и справедливо удостоены звания Героев Советского Союза. Первых героев. И все же я напомню: им предстояло пролететь только 120 километров…
Сахаров летел над безлюдной снежной пустыней без радиопривода и радиомаяка. Но он помнил «летнюю дорогу» и уверенно вел машину от одного замерзшего озера к другому. Мы не знали, что самыми томительными для Сахарова были последние километры: если бы ессейский аэродром, устроенный на льду озера, не смог принять или оказался бы непригодным для посадки, возвращаться было бы не с чем: баки были практически пустыми…
Был случай: внезапные осенние заторы на речках отрезали путь геологам, которые должны были выйти к Туре на оленях. Оставить их зимовать без продуктов и теплой одежды? Если не вылететь к ним немедленно, озеро, возле которого они остановились, покроется ледяным «салом». В крайнем случае, можно сбросить и продукты, и теплую одежду. Но как быть с больными? Переходы через холодные речки для некоторых обернулись воспалением легких. Вызвали Сахарова: «Только он может что-то придумать!»
И Михаил Евгеньевич не придумал, а вспомнил: давно, там, на Востоке, он при посадках на маленькие озера применял «водяные якоря» – парусиновые конусы, которые играли роль тормоза. И он спас геологов. Позднее он применял такие «якоря» десятки раз, работая с профессором Баланже, основоположником гравиметрической съемки земной поверхности, которая довольно точно определяет залегание полезных ископаемых. Вот так он стал «авиагеологом», как он в шутку называл себя, облетав, точней, «прочертив» 5 миллионов квадратных километров в бассейне Енисея и Оби…
А еще он был «метеорологом». Летчиком-зондировщиком. Тогда, в 63-м, хотя мы уже знали космонавтов и появились первые искусственные спутники, в том числе и будущие метео-спутники, погоду нащупывали – зондировали самолеты. Одновременно на всей территории Советского Союза в воздух поднималось 27 самолетов, ведомых самыми опытными летчиками. Почему «самыми опытными»? Об этом я рассказал в небольшой книжке о моем старшем товарище «Самолет идет на поиски» (Красноярск – 1963). Поясню коротко: если летчики обходят густую, особенно грозовую облачность, зоны обледенения, то зондировщики их ищут, чтобы занести на синоптическую карту. Я специально слетал с Михаилом Евгеньевичем Сахаровым и скажу, что это не сахар. А я ведь был моложе его на 19 лет!
«А он, мятежный, ищет бури,» – говорили о нем товарищи: Сахаров, достигнув пенсионного возраста, даже не помышлял об уходе из авиации. Десять лет ему не напоминали о возрасте, а потом он стал проходить медицинскую комиссию дважды в год и покупал за свой счет еще одну путевку на курорт. Только бы летать!
Он был самым старым в ГВФ летающим летчиком! Он пробыл в воздухе 24 тысячи часов, налетал более 6 миллионов километров – 150 раз «облетел» вокруг земного шарика. И все еще стремился летать. Помешало не здоровье, а железные «правила техники безопасности». Его назначили начальником УТО – учебно-тренировочного отряда, где он подготовил, выпустил в воздух сотни пилотов…
Михаил Евгеньевич Сахаров умер 4 сентября 1997 года, на 88 году. Умер, как мечтал, внезапно. За двадцать минут до смерти он еще пошутил: «Что-то начало пошаливать сердце