Вот уже 65 лет прошло, как окончилась война. Но память о ней не уходит из сердца, бередят душу горькие воспоминания о погибших, дедах и отцах, матерях и сестрах. Недосчитались близких людей в каждой семье. Какой мерой измерить эту потерю? Осиротели миллионы детей, сотни тысяч женщин не вышли замуж, не создали семью. Погибли настоящие герои, люди высокого достоинства и чести, погибли, защищая родную землю и спасая весь мир от чудовищных замыслов фашистов. Более двадцати семи миллионов погибших – печальный итог второй Мировой войны. С этой ужасающей цифрой не хочет мириться сердце, не успокаивается душа. Сколько искалеченных судеб, сколько разрушенных семей! Не обошла война стороной и мою семью. Я хочу рассказать о своем прадеде Николае Васильевиче Кутузове. Ему сейчас 88 лет, но не смотря на столь почтенный возраст, мы называем его ласково – дедушка Коля. Родился прадед 19 декабря 1921 года в деревне Попов бор Любовского сельского совета, неподалёку от Рославля. Он был в семье самым старшим, а кроме него было ещё трое детей: брат Алексей, сестры Нина и Валентина. Родители были колхозниками. Мать занималась хозяйством. Отца дед почти не помнит: он в школе учился, а отец постоянно пропадал на работе. Окончил дедуля семь классов Рославльской неполной средней школы. В 1939-м году поступил в Минское военное училище. Конечно, тогда он еще не знал, что будет война, но какое-то тревожное предчувствие было, да и в целом настроения у людей были неспокойные. 16 июня 1941 года молодой лейтенант Николай Кутузов прибыл на Финскую границу для прохождения службы. А через шесть дней началась война… Дедушка не любит вспоминать о том страшном времени. Лишь иногда нахлынут воспоминания, и он рассказывает нам о своей нелегкой судьбе. Вот о чем он однажды нам поведал. Дед воевал на Ленинградском фронте. Он был в мотострелковом батальоне ручным пулеметчиком (на пулемёте Дегтярёва). Когда окружили и захватили Ленинград, немец начал стараться захватить Волхов. Почему? Потому что Волховская электростанция обеспечивала энергией Ленинград. А на пути к Волхову стоял город Тихвин. Здесь ему и пришлось воевать. В одном из боев, когда они отбивали контратаку, пришлось быстро продвигаться вперёд со станковым пулемётом по глубокому снегу. Они шли вслед за нашими танками через лес, чтобы поддержать их огнём и, если что, прикрыть. Постоянно раздавались разрывы снарядов, мин. Миновав небольшую рощу, дед вдруг почувствовал, как что-то вонзилось в его ногу и он не может её поднять. Самого взрыва он не слышал из-за непрекращающегося грохота вокруг. Боль нарастала, но поначалу была терпимой. И он, лёжа под огнём немцев и путаясь в складках своего белого маскировочного халата, всё-таки достал пакет с бинтом (им таких по два выдавали) и перевязал себе рану. Неожиданно к нему подполз сослуживец. Он ужасно кричал. Ему осколком вышибло нижнюю губу, и оттуда, не переставая, шла кровь. Николай достал свой оставшийся пакет с бинтом и стал его перевязывать. Этого оказалось мало. Но, к счастью, у него самого медпакеты были целы. И дед его хорошо так перевязал, что и кровь не шла, и челюсть не болталась. У него только щёлочки для глаз остались. Тогда говорит ему: «Давай выбираться. Ты идти можешь, а я с трудом, так что помогать мне будешь…» И они двинулись к своим. В пути он опирался не только на плечо сослуживца, но ещё и на свой пулемёт: оружие нельзя было бросать на поле боя. Дед не помнит, сколько они шли. Однако вдруг они увидели подводу. Лошадь везла сани с ранеными, их тоже туда погрузили и привезли в санроту. Оттуда дедуля попал в госпиталь, где его вскоре подготовили к ампутации правой ноги. И вот, лежит он тогда в госпитале и думает про себя: «Умирать буду, но резать не дам!». И тут открывается дверь. В палату, где их лежало двенадцать раненых, входит комиссия. Десять человек. И один, невысокий такой, лет пятидесяти, с бородкой, как позднее дед узнал – профессор. Подошел он к деду, расспросил и говорит: «Долго лежать будешь? Переворачивайся на живот!». У деда самого сил не хватило, тогда санитары перевернули его, разбинтовали. Профессор долго мял ногу, и вдруг как ломанёт её! Дед заорал: хоть и был мужик терпеливый, роста здорового, а тут такая боль… Сколько он живет, никогда не видел столько крови, она у него, как из шланга, хлынула. Кровать вся в крови была. Через два дня к нему опять подошла комиссия, теперь уже из пяти человек. Тот же профессор смотрит и говорит: «Вот, ампутировать хотели, а он ещё и танцевать будет!» Назначил ему физкабинет. И он каждый день добирался кое-как до этого кабинета с костылями. Там медсестра мячик большой чугунный толкает, а он должен раненой ногой остановить его. Через неделю-другую смотрит: пальцы на ноге зашевелились! Обрадовался. Потом даже ночевал в физкабинете: костылями сам толкнет мяч и – ногой останавливает. Так он вскоре и пошёл на поправку. Выписавшись из госпиталя, он попал в новое формирование частей – 33-й ОПАБ (отдельный пулемётно-артиллеристский батальон), где они занимали оборону под Царским Селом (ныне город Пушкин) в районе станции Шушары. Это под Ленинградом. Дедушка тогда был командиром расчета станкового пулемета «Максим», у них как раз был пулеметный взвод в составе двух станковых пулеметов и двух ручных (Дегтярёва). Их расчёт занимал оборону на опасном танковом направлении. Там приказом командования был построен дзот: двойной сруб на четыре венца. Они всё сами строили: брёвна привозили ночью, сделали сруб – четыре двойных венца, промежуток между ними доходил сантиметров до семидесяти. Так они этот промежуток набили камнями, кирпичом. В общем, укрепили свой дзот, как положено. Потом ещё им привезли башню разбитого в боях танка «КВ» со следами вмятин и пробоин, чтоб поставить сверху и закрепить оружие. В ней на месте пушки была сделана амбразура, и они туда вставили станковый пулемёт. Сверху землей засыпали, замаскировали. Бугор такой получился. Когда же в него попадали снаряды – всем нипочём. Конечно, если прямое попадание, то оглушает, а если осколком, то вообще никаких проблем. Впоследствии дзот укрепили огнемётами. Они очень похожи на баллоны газовые, только рукоятка вывернута в другую сторону. Собрали их всех, и давай тренировать. Времени было мало, но надо было успеть обучиться. Они даже сделали один тренировочный выстрел. При выстреле такая картина: до ста двадцати метров летит густая зеленоватая смесь, которая начинает загораться от соприкосновения с воздухом. Это было хорошим оружием против танков. Сначала у них поставили три огнемета, а потом добавили ещё несколько позиций. А, вообще, как говорит дед, жили бойцы дружно. Спали прямо в окопах, зато питание было несравнимо лучше, чем в блокадном городе. Самое главное, хлеб был. Бойцам его целых 400 грамм выдавали, когда в городе было всего 120 грамм. А когда в наступление пошли, так и вообще – 600. А ещё у них крупа была овсяная, ячневая. Кашу они сами себе готовили. Что примечательно, на других участках фронта, говорят, по разному получалось, а у них дезертиров не было и какое-то недовольство никто в слух не высказывал. Зато было у них в окопах очень братское чувство, потому что каждый день смерть рядом ходила. Как-то раз, когда дедушка уже командовал взводом, к нему подходит часовой и докладывает: «“Катюши” подошли. Уже разворачиваются». А там подход для машин был неплохой – утрамбованная дорога, машинам не составляло труда проехать. Дед быстрей туда: так мол и так, здесь нельзя проходить «Катюшам» и открывать огонь, слишком опасно: рядом позиции наших. Долго с ним не церемонились, как прикрикнут в голос: «Марш отсюда! Отойди и не мешай!» Всего пришло четыре машины, хотя обычно «Катюши» по две подходили. Машины развернулись и взяли направление. Слышит, уже докладывают: «Первая – готова, вторая – готова…» А потом как раздалось: «По фашистским гадам – огонь!» Из-под «Катюш» пламя, и полетели снаряды как раз на окраину города Пушкин. Трудно им было прицеливаться, чтоб снаряд точно прошёл мимо наших позиций. Там ведь такое место было, которое «аппендицит» называли: шириной примерно сто метров, а местами и семьдесят, где совсем рядом друг с другом проходили немецкие и наши траншеи. Там часто стычки разворачивались, когда вылазки разведчики делали, узнавая позиции противника. Однако ребята прицелились, как надо, и по своим ни один снаряд не попал… А снаряды «Катюша» пускала страшно. Представьте только: глухая ночь, темно. И тут – словно головешку обугленную бросаешь о землю – искры во все стороны! И сразу всё наполняется светом от разрывов. А ведь это ещё были 16-зарядные «Катюши», а не 48-зарадяные, как появились в последствии. И вот, они сделали несколько выстрелов, сразу же на ходу развернулись и пошли. Фашисты тут же открыли по нашим ураганный огонь из миномётов. И не зря они так всполошились. Потери у них, должно быть, оказались порядочные. А из «Катюш» только одна пострадала. Ей осколок попал в мотор. Много ли наших тогда погибло от ответного огня немцев? Конечно, потерь не избежать. Тем более что укрепление деда на таком опасном направлении находилось. Но у них никаких панических настроений не было. Хотя смерть друзей и сослуживцев нелегко переживалась. И взвод деда не давал фашистам спокойно жить. Нередко среди ночи выйдут они из окопов на передовую, чуть продвинутся, пользуясь разведданными, и открывают огонь из пулемётов. Немного постреляют, и тут же перетаскивают пулемёты на другие позиции, и опять огонь… В общем мстили, как положено, фрицам за свои потери. В конце 1943-го года была проведена подготовка к боям по снятию блокады. Даже младших командиров вдруг вызвали на совещание. Сказали, чтобы они были готовы в любой момент получить приказ и сняться с места. И действительно, в начале января 1944-го приказывают уходить. Выдали на каждый станковый пулемет «волокушу» (это нечто вроде небольшой шлюпки). В неё они прямо со станком ставили пулемёт, что давало возможность вести пулеметный огонь, не снимая пулемёта. Волокуши были полностью загружены: по десять коробок со снаряженными лентами по 250 патронов, гранаты, противогазы, личное оружие и многое другое. А они их тянули: берутся за лямки вчетвером и вперёд. Легче всего было передвигаться в зимнее время, по снегу. Пехота идёт впереди – а они за ними. Причём, все бойцы расписались в приказе «Ни шагу назад!». И вот, 14 января 1944-го года после большой артиллерийской подготовки они пошли в наступление на участке фронта между Царским Селом и обсерваторией на Пулковских высотах. Они двигались всегда после стрелковых частей, и когда нужно было, занимали оборону. Причём стрелкам можно было отступить, а им нет: за это сразу под трибунал. Именно там наступление и заглохло. Дедушке приказали занять оборону и окопаться. Но они и без команды знали, что делать. Окопы рыли не только сапёрными, но и большими лопатами. Так быстрее, тем более, что на волокушах лопаты было очень удобно возить. И только они успели мало-мальски что-то вырыть, как начался немецкий артналёт, и фрицы пошли в наступление. Зловещие такие, одеты во всё чёрное. Но взвод деда их подпустил поближе, и как дал очередями: только трупы лежат. Они же с бугра заходили, а наши пулемёты как раз были внизу. Немцы второй раз пошли, а наши опять по ним из пулемётов. Немцы, видимо, засекли, где была позиция деда. И сразу как началось: позади него разрыв, потом недолёт, опять перелёт… Но долго же так продолжаться не могло. И как дед успел поставить ленту с бронебойными патронами? И каким-то чудом удалось ему попасть сразу в эту пушку. Она замолкла. А потом её ещё наши миномётчики для верности накрыли. Так немецкая атака и заглохла. Уже на следующий день наши войска опять пошли в наступление. Вот так и шло освобождение Ленинграда от блокады. Дедушке участвовать в освобождении пришлось не до конца. В феврале 1944-го года в одном из боев он был серьезно ранен. И, как говорит сам дед, на этом война его закончилась. После многомесячного лечения в госпитале дед был демобилизован и вернулся в родной колхоз, где с 1950 года был председателем в течение десяти лет. Мы очень любим своего деда, заботимся о нём и делаем всё, чтобы он реже вспоминал те ужасы, через которые ему довелось пройти. Мы иногда не осознаём, какой ценой завоёвана наша свобода. Миллионы человеческих жизней положены на алтарь Победы. Перед этими смелыми и самоотверженными людьми мы всегда будем в неоплатном долгу. Они не раздумывали, спасая мир от насилия и жестокости. Они верили, что их дети и внуки будут жить в мире, будут счастливы. Мы должны хранить и оберегать этот мир! Приложение Вот уже 65 лет прошло, как окончилась война. Но память о ней не уходит из сердца, бередят душу горькие воспоминания о погибших, дедах и отцах, матерях и сестрах. Недосчитались близких людей в каждой семье. Какой мерой измерить эту потерю? Осиротели миллионы детей, сотни тысяч женщин не вышли замуж, не создали семью. Погибли настоящие герои, люди высокого достоинства и чести, погибли, защищая родную землю и спасая весь мир от чудовищных замыслов фашистов. Более двадцати семи миллионов погибших – печальный итог второй Мировой войны. С этой ужасающей цифрой не хочет мириться сердце, не успокаивается душа. Сколько искалеченных судеб, сколько разрушенных семей! Не обошла война стороной и мою семью. Я хочу рассказать о своем прадеде Николае Васильевиче Кутузове. Ему сейчас 88 лет, но не смотря на столь почтенный возраст, мы называем его ласково – дедушка Коля. Родился прадед 19 декабря 1921 года в деревне Попов бор Любовского сельского совета, неподалёку от Рославля. Он был в семье самым старшим, а кроме него было ещё трое детей: брат Алексей, сестры Нина и Валентина. Родители были колхозниками. Мать занималась хозяйством. Отца дед почти не помнит: он в школе учился, а отец постоянно пропадал на работе. Окончил дедуля семь классов Рославльской неполной средней школы. В 1939-м году поступил в Минское военное училище. Конечно, тогда он еще не знал, что будет война, но какое-то тревожное предчувствие было, да и в целом настроения у людей были неспокойные. 16 июня 1941 года молодой лейтенант Николай Кутузов прибыл на Финскую границу для прохождения службы. А через шесть дней началась война… Дедушка не любит вспоминать о том страшном времени. Лишь иногда нахлынут воспоминания, и он рассказывает нам о своей нелегкой судьбе. Вот о чем он однажды нам поведал. Дед воевал на Ленинградском фронте. Он был в мотострелковом батальоне ручным пулеметчиком (на пулемёте Дегтярёва). Когда окружили и захватили Ленинград, немец начал стараться захватить Волхов. Почему? Потому что Волховская электростанция обеспечивала энергией Ленинград. А на пути к Волхову стоял город Тихвин. Здесь ему и пришлось воевать. В одном из боев, когда они отбивали контратаку, пришлось быстро продвигаться вперёд со станковым пулемётом по глубокому снегу. Они шли вслед за нашими танками через лес, чтобы поддержать их огнём и, если что, прикрыть. Постоянно раздавались разрывы снарядов, мин. Миновав небольшую рощу, дед вдруг почувствовал, как что-то вонзилось в его ногу и он не может её поднять. Самого взрыва он не слышал из-за непрекращающегося грохота вокруг. Боль нарастала, но поначалу была терпимой. И он, лёжа под огнём немцев и путаясь в складках своего белого маскировочного халата, всё-таки достал пакет с бинтом (им таких по два выдавали) и перевязал себе рану. Неожиданно к нему подполз сослуживец. Он ужасно кричал. Ему осколком вышибло нижнюю губу, и оттуда, не переставая, шла кровь. Николай достал свой оставшийся пакет с бинтом и стал его перевязывать. Этого оказалось мало. Но, к счастью, у него самого медпакеты были целы. И дед его хорошо так перевязал, что и кровь не шла, и челюсть не болталась. У него только щёлочки для глаз остались. Тогда говорит ему: «Давай выбираться. Ты идти можешь, а я с трудом, так что помогать мне будешь…» И они двинулись к своим. В пути он опирался не только на плечо сослуживца, но ещё и на свой пулемёт: оружие нельзя было бросать на поле боя. Дед не помнит, сколько они шли. Однако вдруг они увидели подводу. Лошадь везла сани с ранеными, их тоже туда погрузили и привезли в санроту. Оттуда дедуля попал в госпиталь, где его вскоре подготовили к ампутации правой ноги. И вот, лежит он тогда в госпитале и думает про себя: «Умирать буду, но резать не дам!». И тут открывается дверь. В палату, где их лежало двенадцать раненых, входит комиссия. Десять человек. И один, невысокий такой, лет пятидесяти, с бородкой, как позднее дед узнал – профессор. Подошел он к деду, расспросил и говорит: «Долго лежать будешь? Переворачивайся на живот!». У деда самого сил не хватило, тогда санитары перевернули его, разбинтовали. Профессор долго мял ногу, и вдруг как ломанёт её! Дед заорал: хоть и был мужик терпеливый, роста здорового, а тут такая боль… Сколько он живет, никогда не видел столько крови, она у него, как из шланга, хлынула. Кровать вся в крови была. Через два дня к нему опять подошла комиссия, теперь уже из пяти человек. Тот же профессор смотрит и говорит: «Вот, ампутировать хотели, а он ещё и танцевать будет!» Назначил ему физкабинет. И он каждый день добирался кое-как до этого кабинета с костылями. Там медсестра мячик большой чугунный толкает, а он должен раненой ногой остановить его. Через неделю-другую смотрит: пальцы на ноге зашевелились! Обрадовался. Потом даже ночевал в физкабинете: костылями сам толкнет мяч и – ногой останавливает. Так он вскоре и пошёл на поправку. Выписавшись из госпиталя, он попал в новое формирование частей – 33-й ОПАБ (отдельный пулемётно-артиллеристский батальон), где они занимали оборону под Царским Селом (ныне город Пушкин) в районе станции Шушары. Это под Ленинградом. Дедушка тогда был командиром расчета станкового пулемета «Максим», у них как раз был пулеметный взвод в составе двух станковых пулеметов и двух ручных (Дегтярёва). Их расчёт занимал оборону на опасном танковом направлении. Там приказом командования был построен дзот: двойной сруб на четыре венца. Они всё сами строили: брёвна привозили ночью, сделали сруб – четыре двойных венца, промежуток между ними доходил сантиметров до семидесяти. Так они этот промежуток набили камнями, кирпичом. В общем, укрепили свой дзот, как положено. Потом ещё им привезли башню разбитого в боях танка «КВ» со следами вмятин и пробоин, чтоб поставить сверху и закрепить оружие. В ней на месте пушки была сделана амбразура, и они туда вставили станковый пулемёт. Сверху землей засыпали, замаскировали. Бугор такой получился. Когда же в него попадали снаряды – всем нипочём. Конечно, если прямое попадание, то оглушает, а если осколком, то вообще никаких проблем. Впоследствии дзот укрепили огнемётами. Они очень похожи на баллоны газовые, только рукоятка вывернута в другую сторону. Собрали их всех, и давай тренировать. Времени было мало, но надо было успеть обучиться. Они даже сделали один тренировочный выстрел. При выстреле такая картина: до ста двадцати метров летит густая зеленоватая смесь, которая начинает загораться от соприкосновения с воздухом. Это было хорошим оружием против танков. Сначала у них поставили три огнемета, а потом добавили ещё несколько позиций. А, вообще, как говорит дед, жили бойцы дружно. Спали прямо в окопах, зато питание было несравнимо лучше, чем в блокадном городе. Самое главное, хлеб был. Бойцам его целых 400 грамм выдавали, когда в городе было всего 120 грамм. А когда в наступление пошли, так и вообще – 600. А ещё у них крупа была овсяная, ячневая. Кашу они сами себе готовили. Что примечательно, на других участках фронта, говорят, по разному получалось, а у них дезертиров не было и какое-то недовольство никто в слух не высказывал. Зато было у них в окопах очень братское чувство, потому что каждый день смерть рядом ходила. Как-то раз, когда дедушка уже командовал взводом, к нему подходит часовой и докладывает: «“Катюши” подошли. Уже разворачиваются». А там подход для машин был неплохой – утрамбованная дорога, машинам не составляло труда проехать. Дед быстрей туда: так мол и так, здесь нельзя проходить «Катюшам» и открывать огонь, слишком опасно: рядом позиции наших. Долго с ним не церемонились, как прикрикнут в голос: «Марш отсюда! Отойди и не мешай!» Всего пришло четыре машины, хотя обычно «Катюши» по две подходили. Машины развернулись и взяли направление. Слышит, уже докладывают: «Первая – готова, вторая – готова…» А потом как раздалось: «По фашистским гадам – огонь!» Из-под «Катюш» пламя, и полетели снаряды как раз на окраину города Пушкин. Трудно им было прицеливаться, чтоб снаряд точно прошёл мимо наших позиций. Там ведь такое место было, которое «аппендицит» называли: шириной примерно сто метров, а местами и семьдесят, где совсем рядом друг с другом проходили немецкие и наши траншеи. Там часто стычки разворачивались, когда вылазки разведчики делали, узнавая позиции противника. Однако ребята прицелились, как надо, и по своим ни один снаряд не попал… А снаряды «Катюша» пускала страшно. Представьте только: глухая ночь, темно. И тут – словно головешку обугленную бросаешь о землю – искры во все стороны! И сразу всё наполняется светом от разрывов. А ведь это ещё были 16-зарядные «Катюши», а не 48-зарадяные, как появились в последствии. И вот, они сделали несколько выстрелов, сразу же на ходу развернулись и пошли. Фашисты тут же открыли по нашим ураганный огонь из миномётов. И не зря они так всполошились. Потери у них, должно быть, оказались порядочные. А из «Катюш» только одна пострадала. Ей осколок попал в мотор. Много ли наших тогда погибло от ответного огня немцев? Конечно, потерь не избежать. Тем более что укрепление деда на таком опасном направлении находилось. Но у них никаких панических настроений не было. Хотя смерть друзей и сослуживцев нелегко переживалась. И взвод деда не давал фашистам спокойно жить. Нередко среди ночи выйдут они из окопов на передовую, чуть продвинутся, пользуясь разведданными, и открывают огонь из пулемётов. Немного постреляют, и тут же перетаскивают пулемёты на другие позиции, и опять огонь… В общем мстили, как положено, фрицам за свои потери. В конце 1943-го года была проведена подготовка к боям по снятию блокады. Даже младших командиров вдруг вызвали на совещание. Сказали, чтобы они были готовы в любой момент получить приказ и сняться с места. И действительно, в начале января 1944-го приказывают уходить. Выдали на каждый станковый пулемет «волокушу» (это нечто вроде небольшой шлюпки). В неё они прямо со станком ставили пулемёт, что давало возможность вести пулеметный огонь, не снимая пулемёта. Волокуши были полностью загружены: по десять коробок со снаряженными лентами по 250 патронов, гранаты, противогазы, личное оружие и многое другое. А они их тянули: берутся за лямки вчетвером и вперёд. Легче всего было передвигаться в зимнее время, по снегу. Пехота идёт впереди – а они за ними. Причём, все бойцы расписались в приказе «Ни шагу назад!». И вот, 14 января 1944-го года после большой артиллерийской подготовки они пошли в наступление на участке фронта между Царским Селом и обсерваторией на Пулковских высотах. Они двигались всегда после стрелковых частей, и когда нужно было, занимали оборону. Причём стрелкам можно было отступить, а им нет: за это сразу под трибунал. Именно там наступление и заглохло. Дедушке приказали занять оборону и окопаться. Но они и без команды знали, что делать. Окопы рыли не только сапёрными, но и большими лопатами. Так быстрее, тем более, что на волокушах лопаты было очень удобно возить. И только они успели мало-мальски что-то вырыть, как начался немецкий артналёт, и фрицы пошли в наступление. Зловещие такие, одеты во всё чёрное. Но взвод деда их подпустил поближе, и как дал очередями: только трупы лежат. Они же с бугра заходили, а наши пулемёты как раз были внизу. Немцы второй раз пошли, а наши опять по ним из пулемётов. Немцы, видимо, засекли, где была позиция деда. И сразу как началось: позади него разрыв, потом недолёт, опять перелёт… Но долго же так продолжаться не могло. И как дед успел поставить ленту с бронебойными патронами? И каким-то чудом удалось ему попасть сразу в эту пушку. Она замолкла. А потом её ещё наши миномётчики для верности накрыли. Так немецкая атака и заглохла. Уже на следующий день наши войска опять пошли в наступление. Вот так и шло освобождение Ленинграда от блокады. Дедушке участвовать в освобождении пришлось не до конца. В феврале 1944-го года в одном из боев он был серьезно ранен. И, как говорит сам дед, на этом война его закончилась. После многомесячного лечения в госпитале дед был демобилизован и вернулся в родной колхоз, где с 1950 года был председателем в течение десяти лет. Мы очень любим своего деда, заботимся о нём и делаем всё, чтобы он реже вспоминал те ужасы, через которые ему довелось пройти. Мы иногда не осознаём, какой ценой завоёвана наша свобода. Миллионы человеческих жизней положены на алтарь Победы. Перед этими смелыми и самоотверженными людьми мы всегда будем в неоплатном долгу. Они не раздумывали, спасая мир от насилия и жестокости. Они верили, что их дети и внуки будут жить в мире, будут счастливы. Мы должны хранить и оберегать этот мир! Приложение Вот уже 65 лет прошло, как окончилась война. Но память о ней не уходит из сердца, бередят душу горькие воспоминания о погибших, дедах и отцах, матерях и сестрах. Недосчитались близких людей в каждой семье. Какой мерой измерить эту потерю? Осиротели миллионы детей, сотни тысяч женщин не вышли замуж, не создали семью. Погибли настоящие герои, люди высокого достоинства и чести, погибли, защищая родную землю и спасая весь мир от чудовищных замыслов фашистов. Более двадцати семи миллионов погибших – печальный итог второй Мировой войны. С этой ужасающей цифрой не хочет мириться сердце, не успокаивается душа. Сколько искалеченных судеб, сколько разрушенных семей! Не обошла война стороной и мою семью. Я хочу рассказать о своем прадеде Николае Васильевиче Кутузове. Ему сейчас 88 лет, но не смотря на столь почтенный возраст, мы называем его ласково – дедушка Коля. Родился прадед 19 декабря 1921 года в деревне Попов бор Любовского сельского совета, неподалёку от Рославля. Он был в семье самым старшим, а кроме него было ещё трое детей: брат Алексей, сестры Нина и Валентина. Родители были колхозниками. Мать занималась хозяйством. Отца дед почти не помнит: он в школе учился, а отец постоянно пропадал на работе. Окончил дедуля семь классов Рославльской неполной средней школы. В 1939-м году поступил в Минское военное училище. Конечно, тогда он еще не знал, что будет война, но какое-то тревожное предчувствие было, да и в целом настроения у людей были неспокойные. 16 июня 1941 года молодой лейтенант Николай Кутузов прибыл на Финскую границу для прохождения службы. А через шесть дней началась война… Дедушка не любит вспоминать о том страшном времени. Лишь иногда нахлынут воспоминания, и он рассказывает нам о своей нелегкой судьбе. Вот о чем он однажды нам поведал. Дед воевал на Ленинградском фронте. Он был в мотострелковом батальоне ручным пулеметчиком (на пулемёте Дегтярёва). Когда окружили и захватили Ленинград, немец начал стараться захватить Волхов. Почему? Потому что Волховская электростанция обеспечивала энергией Ленинград. А на пути к Волхову стоял город Тихвин. Здесь ему и пришлось воевать. В одном из боев, когда они отбивали контратаку, пришлось быстро продвигаться вперёд со станковым пулемётом по глубокому снегу. Они шли вслед за нашими танками через лес, чтобы поддержать их огнём и, если что, прикрыть. Постоянно раздавались разрывы снарядов, мин. Миновав небольшую рощу, дед вдруг почувствовал, как что-то вонзилось в его ногу и он не может её поднять. Самого взрыва он не слышал из-за непрекращающегося грохота вокруг. Боль нарастала, но поначалу была терпимой. И он, лёжа под огнём немцев и путаясь в складках своего белого маскировочного халата, всё-таки достал пакет с бинтом (им таких по два выдавали) и перевязал себе рану. Неожиданно к нему подполз сослуживец. Он ужасно кричал. Ему осколком вышибло нижнюю губу, и оттуда, не переставая, шла кровь. Николай достал свой оставшийся пакет с бинтом и стал его перевязывать. Этого оказалось мало. Но, к счастью, у него самого медпакеты были целы. И дед его хорошо так перевязал, что и кровь не шла, и челюсть не болталась. У него только щёлочки для глаз остались. Тогда говорит ему: «Давай выбираться. Ты идти можешь, а я с трудом, так что помогать мне будешь…» И они двинулись к своим. В пути он опирался не только на плечо сослуживца, но ещё и на свой пулемёт: оружие нельзя было бросать на поле боя. Дед не помнит, сколько они шли. Однако вдруг они увидели подводу. Лошадь везла сани с ранеными, их тоже туда погрузили и привезли в санроту. Оттуда дедуля попал в госпиталь, где его вскоре подготовили к ампутации правой ноги. И вот, лежит он тогда в госпитале и думает про себя: «Умирать буду, но резать не дам!». И тут открывается дверь. В палату, где их лежало двенадцать раненых, входит комиссия. Десять человек. И один, невысокий такой, лет пятидесяти, с бородкой, как позднее дед узнал – профессор. Подошел он к деду, расспросил и говорит: «Долго лежать будешь? Переворачивайся на живот!». У деда самого сил не хватило, тогда санитары перевернули его, разбинтовали. Профессор долго мял ногу, и вдруг как ломанёт её! Дед заорал: хоть и был мужик терпеливый, роста здорового, а тут такая боль… Сколько он живет, никогда не видел столько крови, она у него, как из шланга, хлынула. Кровать вся в крови была. Через два дня к нему опять подошла комиссия, теперь уже из пяти человек. Тот же профессор смотрит и говорит: «Вот, ампутировать хотели, а он ещё и танцевать будет!» Назначил ему физкабинет. И он каждый день добирался кое-как до этого кабинета с костылями. Там медсестра мячик большой чугунный толкает, а он должен раненой ногой остановить его. Через неделю-другую смотрит: пальцы на ноге зашевелились! Обрадовался. Потом даже ночевал в физкабинете: костылями сам толкнет мяч и – ногой останавливает. Так он вскоре и пошёл на поправку. Выписавшись из госпиталя, он попал в новое формирование частей – 33-й ОПАБ (отдельный пулемётно-артиллеристский батальон), где они занимали оборону под Царским Селом (ныне город Пушкин) в районе станции Шушары. Это под Ленинградом. Дедушка тогда был командиром расчета станкового пулемета «Максим», у них как раз был пулеметный взвод в составе двух станковых пулеметов и двух ручных (Дегтярёва). Их расчёт занимал оборону на опасном танковом направлении. Там приказом командования был построен дзот: двойной сруб на четыре венца. Они всё сами строили: брёвна привозили ночью, сделали сруб – четыре двойных венца, промежуток между ними доходил сантиметров до семидесяти. Так они этот промежуток набили камнями, кирпичом. В общем, укрепили свой дзот, как положено. Потом ещё им привезли башню разбитого в боях танка «КВ» со следами вмятин и пробоин, чтоб поставить сверху и закрепить оружие. В ней на месте пушки была сделана амбразура, и они туда вставили станковый пулемёт. Сверху землей засыпали, замаскировали. Бугор такой получился. Когда же в него попадали снаряды – всем нипочём. Конечно, если прямое попадание, то оглушает, а если осколком, то вообще никаких проблем. Впоследствии дзот укрепили огнемётами. Они очень похожи на баллоны газовые, только рукоятка вывернута в другую сторону. Собрали их всех, и давай тренировать. Времени было мало, но надо было успеть обучиться. Они даже сделали один тренировочный выстрел. При выстреле такая картина: до ста двадцати метров летит густая зеленоватая смесь, которая начинает загораться от соприкосновения с воздухом. Это было хорошим оружием против танков. Сначала у них поставили три огнемета, а потом добавили ещё несколько позиций. А, вообще, как говорит дед, жили бойцы дружно. Спали прямо в окопах, зато питание было несравнимо лучше, чем в блокадном городе. Самое главное, хлеб был. Бойцам его целых 400 грамм выдавали, когда в городе было всего 120 грамм. А когда в наступление пошли, так и вообще – 600. А ещё у них крупа была овсяная, ячневая. Кашу они сами себе готовили. Что примечательно, на других участках фронта, говорят, по разному получалось, а у них дезертиров не было и какое-то недовольство никто в слух не высказывал. Зато было у них в окопах очень братское чувство, потому что каждый день смерть рядом ходила. Как-то раз, когда дедушка уже командовал взводом, к нему подходит часовой и докладывает: «“Катюши” подошли. Уже разворачиваются». А там подход для машин был неплохой – утрамбованная дорога, машинам не составляло труда проехать. Дед быстрей туда: так мол и так, здесь нельзя проходить «Катюшам» и открывать огонь, слишком опасно: рядом позиции наших. Долго с ним не церемонились, как прикрикнут в голос: «Марш отсюда! Отойди и не мешай!» Всего пришло четыре машины, хотя обычно «Катюши» по две подходили. Машины развернулись и взяли направление. Слышит, уже докладывают: «Первая – готова, вторая – готова…» А потом как раздалось: «По фашистским гадам – огонь!» Из-под «Катюш» пламя, и полетели снаряды как раз на окраину города Пушкин. Трудно им было прицеливаться, чтоб снаряд точно прошёл мимо наших позиций. Там ведь такое место было, которое «аппендицит» называли: шириной примерно сто метров, а местами и семьдесят, где совсем рядом друг с другом проходили немецкие и наши траншеи. Там часто стычки разворачивались, когда вылазки разведчики делали, узнавая позиции противника. Однако ребята прицелились, как надо, и по своим ни один снаряд не попал… А снаряды «Катюша» пускала страшно. Представьте только: глухая ночь, темно. И тут – словно головешку обугленную бросаешь о землю – искры во все стороны! И сразу всё наполняется светом от разрывов. А ведь это ещё были 16-зарядные «Катюши», а не 48-зарадяные, как появились в последствии. И вот, они сделали несколько выстрелов, сразу же на ходу развернулись и пошли. Фашисты тут же открыли по нашим ураганный огонь из миномётов. И не зря они так всполошились. Потери у них, должно быть, оказались порядочные. А из «Катюш» только одна пострадала. Ей осколок попал в мотор. Много ли наших тогда погибло от ответного огня немцев? Конечно, потерь не избежать. Тем более что укрепление деда на таком опасном направлении находилось. Но у них никаких панических настроений не было. Хотя смерть друзей и сослуживцев нелегко переживалась. И взвод деда не давал фашистам спокойно жить. Нередко среди ночи выйдут они из окопов на передовую, чуть продвинутся, пользуясь разведданными, и открывают огонь из пулемётов. Немного постреляют, и тут же перетаскивают пулемёты на другие позиции, и опять огонь… В общем мстили, как положено, фрицам за свои потери. В конце 1943-го года была проведена подготовка к боям по снятию блокады. Даже младших командиров вдруг вызвали на совещание. Сказали, чтобы они были готовы в любой момент получить приказ и сняться с места. И действительно, в начале января 1944-го приказывают уходить. Выдали на каждый станковый пулемет «волокушу» (это нечто вроде небольшой шлюпки). В неё они прямо со станком ставили пулемёт, что давало возможность вести пулеметный огонь, не снимая пулемёта. Волокуши были полностью загружены: по десять коробок со снаряженными лентами по 250 патронов, гранаты, противогазы, личное оружие и многое другое. А они их тянули: берутся за лямки вчетвером и вперёд. Легче всего было передвигаться в зимнее время, по снегу. Пехота идёт впереди – а они за ними. Причём, все бойцы расписались в приказе «Ни шагу назад!». И вот, 14 января 1944-го года после большой артиллерийской подготовки они пошли в наступление на участке фронта между Царским Селом и обсерваторией на Пулковских высотах. Они двигались всегда после стрелковых частей, и когда нужно было, занимали оборону. Причём стрелкам можно было отступить, а им нет: за это сразу под трибунал. Именно там наступление и заглохло. Дедушке приказали занять оборону и окопаться. Но они и без команды знали, что делать. Окопы рыли не только сапёрными, но и большими лопатами. Так быстрее, тем более, что на волокушах лопаты было очень удобно возить. И только они успели мало-мальски что-то вырыть, как начался немецкий артналёт, и фрицы пошли в наступление. Зловещие такие, одеты во всё чёрное. Но взвод деда их подпустил поближе, и как дал очередями: только трупы лежат. Они же с бугра заходили, а наши пулемёты как раз были внизу. Немцы второй раз пошли, а наши опять по ним из пулемётов. Немцы, видимо, засекли, где была позиция деда. И сразу как началось: позади него разрыв, потом недолёт, опять перелёт… Но долго же так продолжаться не могло. И как дед успел поставить ленту с бронебойными патронами? И каким-то чудом удалось ему попасть сразу в эту пушку. Она замолкла. А потом её ещё наши миномётчики для верности накрыли. Так немецкая атака и заглохла. Уже на следующий день наши войска опять пошли в наступление. Вот так и шло освобождение Ленинграда от блокады. Дедушке участвовать в освобождении пришлось не до конца. В феврале 1944-го года в одном из боев он был серьезно ранен. И, как говорит сам дед, на этом война его закончилась. После многомесячного лечения в госпитале дед был демобилизован и вернулся в родной колхоз, где с 1950 года был председателем в течение десяти лет. Мы очень любим своего деда, заботимся о нём и делаем всё, чтобы он реже вспоминал те ужасы, через которые ему довелось пройти. Мы иногда не осознаём, какой ценой завоёвана наша свобода. Миллионы человеческих жизней положены на алтарь Победы. Перед этими смелыми и самоотверженными людьми мы всегда будем в неоплатном долгу. Они не раздумывали, спасая мир от насилия и жестокости. Они верили, что их дети и внуки будут жить в мире, будут счастливы. Мы должны хранить и оберегать этот мир!