Двести тринадцатый. Так, за Хурмулями в некогда Комсомольском районе Хабаровского края , называли когда-то участок, где жили спецпоселенцы, работавшие в первые послевоенные годы на лесозаготовках. Согнанные со всех концов матушки-России по статье за тунеядство (была такая в старом Уголовном Кодексе), и как сочувствующие Бандере, их определили на выселки. Семьи сами построили дома. На Двести тринадцатом километре была пекарня и поселковая общественная баня, комендатура, куда ходили отмечаться каждодневно. А потом в руки топор и в тайгу на разделку древесины. Среди сопок затерялся этот километр, куда вела единственная дорога, отсыпанная гравием японскими военнопленными в 1945 году. До ближайшего населенного пункта ДСЗ по прямой по мари, километров пять, не более. 
Я - семиклассница, отец, да его товарищ по работе, Лукич, (так звали по-домашнему Сергея Лукича Кривошеева), приехали в этот распадок на стареньком мотоцикле «Урал» поохотиться. Ранняя осень. Тонкие паутинки с тальника спускаются к воде ручья, создавая кружево, обрамленное капельками ранней росы. Нарубив сухостой, тащим его к костерку. У родничка зачерпнула в котелок воды, подняла голову – и обомлела. Напротив, за весело журчащим ключом, сидит на ветке старого кедра рябчик. Перья распушенные, головка маленькая, и так озорно токует на своем птичьем языке. Видать, молодой еще, непуганый самец. У Лукича в тот момент в руках был топор. Я не успела опомниться, как он, почти незаметно, замахнул его в сторону пернатой птицы. Орудие не достигло своей цели, а встало древком «на попа» около дерева, за которое юркнула, не улетев, птица. Мы замерли . Спустя некоторое время, рябчик робко выглянул из-за ствола, поворачивая свою головку в разные стороны, как бы оглядываясь, мол, что это было? И надо же такому случиться, в этот момент топор плавно опустился деревянным обухом на головку птицы. Та упала около. В болотных сапогах, Лукич проворно метнулся к дереву и, весело потрясая рябчиком, направился к костерку. Мы только ахнули. 
Булькает в таганке вода, тянет сладковатым варевом только что выпотрошенной птицы. Меня заставили почистить картошечки, спустив в варево. На привале ведется неспешный разговор о работе, о бригаде лесопункта, где трудились мужики, о премиальных, которые «зарезало» начальство .… После первой стопки под мясной бульон, отдававший горьковатым дымком пихтовой смолы, заговорили «за жись». Я тогда мало знала, что Сергей Лукич Кривошеев воевал на фронтах Великой Отечественной, имел боевые награды, прошел огненными тропами в звании рядовой, а к началу победы дослужился до капитана. В люльке «Урала» поет свои песни приемник, поймав радиостанцию «Маяк», располагая к задушевной беседе. Вот только комары проклятые не дают спокойно усидеть на месте, и я прячусь от них под брезентовый тент, где мурлычет старенький приемник. 
Вдруг Лукич затих, повернул голову в сторону мотоцикла и воскликнул: «Вот моя любимая мелодия, мы ее на передовой, в минуты затишья, всем взводом слушали … вальс - "Бостон"… Лишь спустя годы, я узнал, откуда его начало. А тогда просто нравилась плавная мелодия. Был старенький патефон в роте, в редкие минуты отдыха его заводили, медсестрички к нам прибегали на поляну потанцевать. Как давно это было»... 
Много лет спустя, я поинтересовалась историей зарождения этого вальса пытаясь понять, откуда у простых советских солдат военной поры появилась любовь к западной музыке? Ведь был еще "Венский вальс", другие. Объяснение сему феномену не давало мне покоя. А вот немного из истории вальса, прочитанной в Википидии. Его часто называют, как Вальс-Бостон или Вальсом при свечах. Родившись в Бостоне в начале 20 века, он очень быстро завоевал популярность, благодаря своей простоте и элегантности. По этой причине его часто выбирают свадебные пары для своего новобрачного шоу, что повергает друзей и родителей в изумление и трепет. Может быть, этот красивый волнующий мотив уводил бойца в другую, мирную, жизнь, где он оставил на малой родине своих родных и близких? Кто его знает. Но "Бостон" был чрезвычайно популярен в армии.
- Сергей Лукич, расскажите о войне, - прошу его. Он, хитро улыбнувшись, прихлебывая из миски жижу, мне отвечает: - А что про нее вспоминать да рассказывать? Много нашего брата полегло на полях неведомых, так и остались они, по сей день лежать серыми бугорками, а некоторые могилки, поди уже и травой заросли. 
- А за что вы получили свою медаль? – задаю свой детский наивный вопрос.
- Я тогда уже сержантом был, - начал он свой рассказ. – Командовал отделением мотострелкового пулеметного батальона 93 танковой бригады. То был переломный ход Великой Отечественной войны, 1943 год. Харьковское направление. Мы наступали. Дали приказ окопаться у маленькой сожженной деревушки, укрепив свою оборону, не дать фрицам ни одного шанса к наступлению и прорыву из котла. Середина августа. Теплынь стояла, по полю шел духмяный запах горькой полыни, как сейчас помню. И тяжелый запах войны. Мы с отделением заняли оборону, куда послали. Сидим в траншее, нюхаем этот летний воздух, вспоминаем каждый про себя свою родимую сторонку, а дозорный, что на кромке бруствера, кричит нам: «Братцы, немчура поперла!». Враз за автоматы и приготовились отражать атаку. А они напролом прут на наш порядок. Тут бы растеряться. Да ведь был уже кой - какой боевой опыт у меня. Контратаку отбили. Навсегда они остались там лежать, в поле, фрицы поганые. Ни одного мы своего солдата в том бою не потеряли, хотя на других участках потери случились, - продолжает ветеран. 
– После боя докладываю командиру, что атака отбита. Он с командой, которая трупы собирала, насчитал 20 немцев убитыми. Человек 9 в плен ранеными взяли. Это не осталось без внимания начальства и меня представили к медали «За отвагу». Но не я один ее получил, много наших бойцов с того боя были отмечены командирами.
В его бесхитростном рассказе я почувствовала необычайную скромность человека, который не привык быть в центре внимания и всегда терялся, когда оно было сконцентрировано на нем. 
- Сергей Лукич, а как вы ловко рябчика положили….
- Да в молодые годы я знаешь, как ножи метал! - улыбается мой собеседник. – Нас на курсах младшего комсостава этому инструкторы обучали. Пулемет, автомат и винтовку Мосина с закрытыми глазами разбирали – собирали. На фронте навык пригодился при обучении молодого пополнения….
Мой отец закурил, а Лукич ему : - Ты, Гера, бросай курить. Ни к чему это баловство. Как я вот курил на войне, без самокруточки нельзя было обойтись. Ты сам знаешь, наверное: постоянные лишения, холод, мокрота, в окопчике сидишь, и так манит хоть одну затяжку сделать. Когда меня ранило тяжело, в госпитале отказался я от этого баловства. Так организм был ослаблен. А как бросил, так и на всю оставшуюся жизнь…
Много лет прошло с тех пор. Стерлись в памяти фамилии хурмулинцев, живших некогда рядом с нами, мы уехали в другие края. Но в семейном альбоме, который просматриваю изредка, нет-нет да и промелькнет фотография Сергея Лукича вместе с моим отцом, сидящими в нашем поселковом КБО. Это они по старой памяти и дружбе зашли после работы сфотографироваться, даже не подозревая, что фотография станет для них последним приветом о прежней совместной работе. Несмотря на то, что разницей годами в 15 лет, они по-мужски, крепко дружили. Я иногда бывала в гостях у гостеприимной пары Кривошеевых. Мне нравился бордовый бархат на круглом столе в большой комнате, где всегда стояла вазочка с конфетами и печеньем. Оранжевый абажур свисал с потолка низко-низко, освещая по вечерам ужинающую большую семью. Оттоманка в углу была излюбленным местом ветерана близ телевизора. А еще я заметила обилие периодики. Газеты лежали на тумбочке, у стола, на подоконнике, на полу у лежанки. Любил читать газеты и быть в курсе событий Кривошеев. И не просто читать, а делиться новостями, что происходит в мире, со своими сослуживцами. Отец вспоминает, как по утрам на Ключевом, где работал с Сергеем Лукичом, редкое утро обходилось без политинформаций. 
Прошли годы. Накануне семидесятилетия победы, получив доступ к архивным документам ЦАМО, стала интересоваться солдатскими биографиями своих земляков. Нашла документы и на Сергея Лукича Кривошеева. Стала расспрашивать у дочери Нины, живущей в Германии, об отце. А жизнь у него, оказалось, была, ох какой непростой. Узнала я, спустя много лет с того самого времени нашей поездки на охоту, что Сергей Лукич кроме медалей, был награжден и двумя орденами в 1945 году. А он никогда не кичился наградами, не любил рассказывать, за что их получил. Нам уже никогда не узнать с его уст интересных историй и подробностей о военной его молодости. Только когда звучит вальс «Ботстон», я замираю на мгновение, и перед глазами встает этот человек, с рыжими волосами, с прищуром глаз, тонкими волевыми губами. А потом помогли архивные документы. Они вот и рассказали о боевом пути моего земляка. Вот один из них:
Сергей Лукич Кривошеев родился в Уссурийской области Ханкайского района в селе Ново-Качаловка в 1921 году в семье Луки Карповича Кривошеева. По окончании школы поступил в институт, хотел стать географом, но закончив два курса географического факультета, получил повестку в военкомат. Призвали на действительную. И стал Сергей Кривошеев проходить географию уже на реальных событиях Великой Отечественной. Раньше путешествовал с указкой в руках у доски на семинарских занятиях, теперь пареньку из небольшого села пришлось увидеть всю ширь необъятной России воочию.
В 1941 году на фронт не отправили, а в Уссурийске оставили на обучение младшего комсостава. Из послужной карточки, хранящейся в Центральном военном архиве Министерства Обороны, узнаем, что в период учебы роту, в которой служил солдат, переводят на охрану дальневосточных рубежей. Два года охранял солдат Кривошеев советско – японскую границу, затем их со станции Ханкайская отправляют на передислокацию, загружают в теплушки и к началу 1943 года сержант Кривошеев в составе 93 танковой Житомирской Краснознаменной, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого бригады, состоит на вещевом и пайковом довольствии. Путь 93 ТБР героичен . Она 4 августа 1943 г. поступила в подчинение 27-й армии Воронежского фронта (с 20.10.1943 - 1-го Украинского фронта). 25 ноября 1943 г. переподчинена 1-й гв. армии 1-го Украинского фронта. В наградном листе на командира отделения, сержанта Кривошеева читаем: «Вражеская группа солдат и офицеров, численностью до 20 человек, 19.08.43 г. бросилась в контратаку на участок обороны, которую занимало отделение т. Кривошеева. Тов. Кривошеев не растерялся, умело организовал систему огня (вот где пригодились пройденные курсы солдату! прим. авт.), метким ружейно – пулеметным огнем успешно отразил превосходящего в численном составе врага, причем на поле боя осталось до 18 фрицев только убитыми. Остальные – рассеяны. Атака противника была успешно отбита. За весь период боев тов. Кривошеев со своим отделением участвовал во многих атаках с врагом, не имея потерь бойцов, … проявил себя мужественным, выдержанным и отважным командиром. За отличное выполнение боевой задачи в отражении контратак противника, умелое руководство противника, достоин правительственно награды, медалью «За отвагу». В аннотации к награждению прописано, что сержант пока еще не имеет ранений и контузий, является членом ВЛКСМ. 
В составе героической танковой бригады Сергей Лукич продолжает свой боевой путь, и через месяц после награждения, все-таки, пуля неприятеля нашла бойца. К счастью, ранение оказалось не тяжелым, но руку зацепило. Отлежался в госпитале, и через военно-пересыльный пункт, уже младший лейтенант, попадает в 264 стрелковый Горлицко Краснознаменный полк 241 стрелковой Винницкой дивизии. Происходит стремительное продвижение вверх по военно-карьерной лестнице. Согласно наградного документа, мы узнали, что Сергей Лукич в батальоне является комсомольским организатором, к этому времени его принимают в партию, выдают партийный билет за № 3888204. В кратком изложении личного боевого подвига написано: «… участник боевых действий с августа 1943 года. При освобождении г.Алатырки 23.08.43 г. был легко ранен при выполнении боевого задания в 93 танковом корпусе Степного фронта. При освобождении Сумской области был тяжело ранен 9.09.43 г. в той же части. В 241 стрелковой дивизии во время наступления был легко ранен 19.02.45 года в Боровецком лесу и четвертый раз ранен 15.04.45 г. в том же полку. Тов. Кривошеев за время пребывания в 264 стрелковом Горлицко-Краснознаменном полку с января 1945 г., работая в должности комсорга 2 стрелкового батальона, в боях с немецко-фашистскими захватчиками, проявил себя храбрым, мужественным воином. Все время, находясь в боевых порядках, своим личным примером воодушевлял бойцов на боевые подвиги. За время наступательных боев принято в ряды ВЛКСМ 53 человека. Комсомольцы, воспитанные Кривошеевым, дрались храбро и смело. В районе деревни Велька Полом противник сильной контратакой потеснил наши части. По приказу комбата Кривошеев, находясь в боевых порядках, поднял батальон, и высота от противника была отбита». За этот бой 9 марта 1945 года Сергей Лукич был удостоен правительственной награды – орден Красной звезды. 
Третью свою боевую награду – орден Отечественной войны 1 степени комсорг получил перед капитуляцией Вермахта. То был март месяц, приближение весны, и в воздухе вместе с подтаявшим снегом носилось радостное ожидание окончания войны. Те далекие дни ветеран вспоминал в кругу своих товарищей по работе. А о его подвиге мне рассказал мой отец. Кой-какие детали он, конечно, по истечении времени уже подзабыл, но мы их восстановили, благодаря архивным записям. 
Выписка из наградного листа от 7 марта 1945 года: «… во время отражения сильной контратаки противника в районе с. Касинка Мала, тов. Кривошеев лично огнем из ручного пулемета уничтожил трех и рассеял не менее восьми гитлеровцев. 18.02.45 г. в бою при отражении контратаки противника в районе западнее г.Струмень, тов. Кривошеев заменил раненого командира стрелкового взвода и, действуя стойко и решительно, отбросил противника на исходные рубежи. На протяжении всего наступательного пути, находясь в боевых порядках, в подразделении, ежедневно занимался вопросами роста комсомольских организаций батальона и политико-воспитательной работой»… Во время прохождения документов по различным инстанциям, твердой рукой генерал-майора, начальника политотдела 38 армии Ортенберга стоит крепкая запись: «Достоин награждения орденом Отечественной войны 1 степени». Так нашего Лукича нашел орден не второй, а первой степени. И было за что награждать. Во всех приказах упоминается, что хурмулинец не прятался в ходе боев за спины товарищей, а всегда «находился в первых боевых порядках». 
После прочтения этих документов, уже не стоило удивляться, почему офицера в отставке в мирное время осталась такая тяга к газетам и журналам, и проводились постоянные политинформации среди рабочих его бригады. 
Дочь Нина вспоминает скупые рассказы отца о войне. Как везли их с фронта на теплушках раненных в тыловой госпиталь. Из-за нехватки медикаментов и недостаточного медицинского обслуживания, гноились раны у солдат. Они подползали к щелям дощатого вагона и выковыривали червей из ран, скидывая их прямо на железнодорожную насыпь. И такое, к сожалению, было. Рассказы потрясли дочь. 
Послевоенная судьба капитана развивалась по спирали. Возвращаясь на свою малую родину в Приморский край, он познакомился с украинской девчушкой из Шепетовки Ириной. Вскоре она стала его женой. Увез орденоносец ее в родное село в Приморье. В семье родился первенец Федор. В 1950 году Сергея Лукича снова призывают в действующую армию. Служить поехали в Хабаровск. Здесь родилась дочь Нина. Шесть лет еще отдал Лукич армии родной, пока его окончательно не демобилизовали. 
По партийной линии в конце пятидесятых Кривошеева направляют в поселок Хурмули. Стране нужен был лес. В 1947 году поселок, по воспоминаниям моего отца, был закрытым и для въезда в него необходим пропуск. На каждом километре дороги стоял военнопоселенец японской национальности, и утрамбовывал ямки, которые делал большегрузный транспорт, вывозя лес из тайги. Поезд ходил всего один раз в неделю до станции Дуки. Дальше железнодорожных путей не было. Все заменяли простые дороги. К началу пятидесятых годов японцев отправили на малую родину, так как они отбыли свой срок наказания, но правительству нужны стали специалисты из когорты местных. Сергей Лукич пришел работать на Ключевой бригадиром разделочной площадки. Работа заключалась в тяжелом ручном труде топором. Лес вывозили напрямую из тайги на С-80. Там его принимали бригады и доводили до нужной кондиции: обрубали сучки, пропускали через поток. Послевоенной стране нужен был не только металл, но и древесина. Она давала твердую валюту в дальневосточном регионе, за нее платили и корейцы, и китайцы, и японцы. 
Сослуживцы Сергея Лукича вспоминают, как в бригаде постоянно выпускали стенную газету, протягивая в ней лентяев и лоботрясов, как писали с помещением фотографий о передовиках производства. Стенгазета была своеобразным рупором того времени. Иногда в ней помещали стихи сучкорубов, были же и среди них доморощенные таланты. Ветеран почему-то их запоминал слету. И часто потом во время работы цитировал строки из опусов местного производства. Все удивлялись его памяти. Приглашали Лукича и в школу, чтобы он занимался военно-патриотическим воспитанием подрастающего поколения, он был активным помощником и комсомольской организации местной школы. Приходил на их собрания. Находил время и для пионерии. Почти вся его трудовая биография связана с лесом. В семидесятые годы пришел на лесопункт простым сучкорубом, работал так, что молодым было за ним не угнаться.(А я еще удивлялась, откуда у него навык в метании топора).
Прошла незаметно жизнь, подоспел пенсионный возраст. Ночами мучился от осколочных ран на ноге, потому что в свое время ему их вытащили не все, и они, по словам дочери, перекатывались в мышцах горошинами. Были проблемы и с поясницей – тоже следствие ранения в 1945 году. На пенсию Сергей Лукич уходил с базы ОРСа, где не преминул «отметиться» парторгом. Внезапная трагическая случайность оборвала его земную юдоль в аккурат, на Рождество, 7 января 1985 года. Похоронен на поселковом кладбище. Сельский совет поставил ветерану скромный обелиск с пятиконечной звездочкой… Помнят ли о Кривошееве Сергее Лукиче старожилы поселка, я не знаю, но когда слышу вальс –Бостон, в памяти моей всплывает образ ветерана: трещат смолистые сучья на поляне в тайге у Двести тринадцатого километра - бывшего лагеря спецпоселенцев , булькает вода в таганке, и в профиль от меня сидит живая легенда Второй мировой войны.