Боевой путь

19 августа 1942 года Григорий Чирков был призван  в армию и направлен на учёбу в Рязанское пулемётное училище, где готовили командиров пулемётных взводов. Через 7 месяцев, в начале марта 1943 года, младшие лейтенанты, выпускники училища, оказались в Гороховецких лагерях, где были сосредоточены резервы офицеров и солдат.

Спустя 2 недели 18-летний офицер получил назначение на должность командира пулемётного взвода в 3 батальоне 1026 стрелкового полка 260 дивизии.

В конце мая дивизия пешим маршем была перемещена ближе к фронту, в район Калуги. Там офицеры и солдаты занялись возведением глубокоэшелонированной оборонительной системы: рыли окопы полного профиля, устраивали огневые артиллерийские позиции, блиндажи, командные пункты.

Григорий Михайлович – участник знаменитой Курской битвы. 10 июля 1943 года 260 стрелковая дивизия в составе 11 Армии, бывшей во втором эшелоне обороны, двинулась на юго-запад, на Брянский фронт.

Чирков Григорий Михайлович о своём боевом крещении:

«12-13 июля 1943 года наши войска из обороны перешли в наступление, и им нужна была помощь войск второго эшелона, то есть наша помощь. Не помню точной даты нашего вступления в бой, но вот что это происходило в дневное время – хорошо помню. Наш полк, не ожидая тёмного времени суток, вынужден был заменить истекавший кровью, обессиленный стрелковый полк другой дивизии. Ждать ночи было некогда. Помню, как командир батальона по топографической карте показал направления действий стрелковых рот, распорядился о боевых задачах миномётчиков и артиллеристов. Моему взводу было приказано поддерживать пулемётным огнём действия седьмой роты. Вся сложность была в том, что сражение проходило на одном из участков Брянских лесов (в нынешней Калужской области). Нам пришлось вести затяжной наступательный бой на большой лесой поляне, по середине которой некогда была небольшая деревушка, теперь сожжённая фашистами. С севера наступали мы, на юге поляны – оборонительные позиции врага. Все три моих пулемётных расчёта действовали в боевых порядках седьмой роты. В напряжении боя время шло быстро. Я только что выполз на командный пункт седьмой роты (выполз потому, что в ходе наступательного боя сплошных окопов или ходов сообщения вырыто не было),  были лишь кое-как устроены позиции для пулемётов».

Рядом с Григорием разорвалась мина, и в правую ногу, чуть выше колена, впился осколок. По ноге словно ударили палкой.  Один из солдат помог командиру: сумел зубами вынуть осколок, торчащий из ноги миллиметров на 5-6. Это был узкий кусок металла с мизинец длиной. Вдруг с позиций противника  вышли два средних танка. И Григорию Михайловичу, и молодым солдатам его взвода впервые пришлось увидеть танки врага в бою. Одну машину удалось остановить, другая, отстреливаясь, задним ходом откатилась обратно с лес. Так закончился первый фронтовой день юного лейтенанта.

Медленно и упорно продвигались наши войска вперёд, на запад, освобождая Брянские леса от врага. Солдаты и офицеры погибали не только в боях, но от рук так называемых «кукушек» - немецких снайперов, засевших на деревьях:

«В наступательном бою далеко не всегда бойцы успевали после смены позиций как следует окопаться, а «кукушки» тут как тут: чуть прояви солдат неосторожность – снайпер фашистский поразит. Именно так погиб младший сержант Голышев, не сумевший после передвижения вперёд окопаться на новой позиции. Он получил разрывную пулю фашиста в висок».

26 июля 1943 года пулемётчики из взвода Григория Михайловича поддерживали огнём действия 7 роты. Один из расчётов расположился посреди льняного поля:

«Примяли перед пулемётом высокий лён, чтобы улучшить сектор обстрела, и только занялись сооружением ячейки для расчёта, как кто-то из солдат сказал мне: «Смотри, лейтенант, справа немцы просачиваются к нам в тыл». Немцы действительно по 2-3 человека перебегали по небольшому открытому участку в нашу сторону. Я сам лёг за пулемёт, поставил прицел на 300-400 метров и несколькими короткими очередями заставил немцев залечь и прекратить перебежки. Не прошло и нескольких минут, как мы попали под миномётный обстрел. Одна из мин разорвалась буквально рядом, и я понял, что ранен в правую ногу. В сапоге стало тепло от крови.  Да и головка сапога была разорвана в клочья.  Я получил множественное осколочное ранение стопы».

 Всю жизнь Григорий Михайлович носил в ноге немецкий «подарочек»: 4 мелких осколка размерами от 4 до 7 миллиметров.

Лечился 18-летний офицер в госпитале для легко раненных, долечивался в медсанбате своей дивизии. «Госпиталь размещался в деревне, освобождённой Красной Армией, но из-за близости фронта гражданского населения там не было. Ранбольные  размещались в крестьянских домах и на перевязки и лечение ходили на перевязочный пункт. Для офицеров был отведён один из подходящих домиков, лечилось нас там до 20 человек. Питание подвозилось на лошадях 3 раза в день и было очень приличным для того времени. И вообще на фронте кормили хорошо. Часто пища доставлялась в термосах и раскладывалась в солдатские котелки. Бывали случаи, что в термосы с пищей в ходе перестрелки попадали осколки мин, снарядов или пули, так что жидкость вытекала. Бывало и так, что при обстреле из миномётов или из пушек в наши котелки без крышек попадала земля. Иногда, если была возможность, готовили солдатам обед из двух блюд. Чаще было погуще: совмещённое первое и второе и чай, обычно крепкий-крепкий, так как среди солдат стрелковых рот было много жителей Средней Азии, больших любителей чая. На отдыхе для них даже  устраивали полевую чайхану, вот и сидели эти солдаты кружком, под себя ноги, и пили чай по потребности и больше».

В госпитале Григорий лечился  2 недели, потом был переведён в медсанбат своей дивизии. Там ему было поручено за 2 недели подготовить пулемётчиков из 15 раненых солдат. Все ученики были старше своего учителя. За очень короткий срок Григорий сумел научить бойцов управляться с «Максимом».

По пути из госпиталя в медсанбат Григорий стал свидетелем работы секретного советского оружия:

«Вблизи штаба дивизии разместилась пара грозных «Катюш». Они быстро выполнили своё дело и уехали. А высоко в небе летала «рама» -немецкий самолёт-разведчик. Она моментально засекла огневые позиции «Катюш», и незамедлительно был нанесён удар немецкой артиллерии. «Катюши» не пострадали, а вот один снаряд попал прямо во вход в блиндаж начальника штаба дивизии, и полковник был убит. Я до этого не видал «Катюши» в действии и оказался к началу их залпового огня рядом, так что видел, как работают «Катюши». Это эффектное зрелище: специфический громкий рёв и огненные хвосты улетающих в сторону врага ракет».

После  возвращения на фронт снова начались беспрерывные боевые будни. Шёл уже сентябрь месяц. Полк, в котором служил Григорий Михайлович, совместно с партизанским отрядом провёл операцию в тылу врага. До позиций добирались по болоту, на некоторых участках почти по грудь в воде. Оружие несли над головой. Тяжёлые станковые пулемёты с собой, естественно, не взяли, использовали ручные дегтярёвские, очень неприхотливые в эксплуатации. Наша атака была быстротечной и успешной: фронт удалось прорвать, и наступление дивизии продолжилось (см. статью Чиркова Г.М. «Необычный рейд»).

Под деревней Гололобовкой Брянской области поредевший в боях батальон, в состав которого входил взвод Григория Михайловича, увлёкшись наступлением, чуть не попал в окружение. Более суток сохранялось опасное положение, пока наступающие слева и справа «соседи» не заставили  немцев отступить. «Эпопея» под Гололобовкой завершилась благополучно.

Далее – снова наступление. После кровопролитных боёв в 7 роте, совместно с которой действовал пулемётный взвод Григория Михайловича, не осталось ни одного офицера: кто-то погиб, кто-то выбыл по ранению. В течение трёх недель 19-летний лейтенант командовал стрелковой ротой.

«После  длительных наступательных боёв  в августе-сентябре 1943 года полки нашей стрелковой дивизии заметно поредели, и поэтому вынуждены были временно остановиться и занять оборону. Заняли оборону и другие, соседние дивизии. Комдив приказал командиру нашего полка майору Колёсину обеспечить на случай прорыва фашистов через линию обороны на стыке нашей и соседней дивизий боевой заслон в составе стрелкового взвода и пулемётного расчёта. Командир взвода лейтенант Герасимов имел в своём распоряжении около 15 бойцов. Мне было приказано направить в поддержку отряда Герасимова расчёт станкового пулемёта «Максим» в составе младшего сержанта Ржепецкого и рядового Лавруся.  Лаврусь, пока пулемётные расчёты были более-менее комплектными, служил повозочным в моём взводе и исполнял эти обязанности в свои 50 лет добросовестно. Как только потребовалось в личный состав расчётов пополнение, Лаврусь добровольно пошёл в отделение Ржепецкого вторым номером и воевал достойно.

Сначала на позициях отряда Герасимова было тихо. Вдруг к вечеру здесь разгорелся ожесточённый, но скоротечный бой. Дело в том, что немцы как-то пронюхали о нашей «жидкой» обороне на этом участке (а большим и располагать было нельзя) и предприняли мощную атаку, обеспеченную миномётным огнём. Наши ребята сражались до последнего патрона. Многие бойцы, в том числе и Лаврусь, погибли. Лейтенант Герасимов и сержант Ржепецкий, израсходовав боеприпасы,  последней противотанковой гранатой подорвали себя.

Помощь отряду пришла. Бой закончился. Фашисты не прошли. Оставшиеся в живых раненые солдаты рассказали о ходе этого сражения, и вскоре вся дивизия узнала о подвиге однополчан.

Саша Ржепецкий был моим фронтовым другом, и я, конечно же, не смогу забыть его до конца жизни. Это был весёлый, обаятельный 17-летний юноша, образно выражаясь, начинённый юмором, занимательными рассказами, фольклором – всем тем, что помогало солдатам разрядиться между боями».

В первой половине октября 1943 года 260 дивизия была выведена из боёв для отдыха, пополнения и обучения личного состава.

«В конце октября дивизия отправилась к фронту. Наш полк разместился в городе Добруш Гомельской области – это была уже Белоруссия. Гомель, захваченный немцами в первые месяцы войны, ещё не был освобождён, на пути к его освобождению была река Сож, крупный приток Днепра, а преодоление в ходе наступления водной преграды – трудное дело. Город Добруш был небольшим. Выделялся лишь клуб бумажной фабрики, саму фабрику фашисты сожгли и разрушили».

6 ноября 1026 стрелковый полк походной колонной двинулся в сторону фронта. До него не было и 20 километров. Подразделениям полка было приказано разместиться в противотанковом рву, что тянулся вдоль левого берега реки Сож. Вырыли узкие землянки в стенках рва, на ночь размещались в них по 2-3 человека. Если во сне один поворачивался на другой бок, то приходилось поворачиваться  и остальным.

 Шли нудные осенние дожди. На дне рва скопилось много воды, ходить по крутым склонам было сложно. К сапогам липла глина, ноги скользили. Согреться и просушить одежду и обувь было негде. Утром 9 ноября проснулись от холода. Ноги в сапогах очень озябли.  Выглянули из землянки и увидели, что вода на дне рва покрылась льдом, а земля подмёрзла. Ночью температура опустилась ниже ноля градусов.

«Сейчас мы могли подниматься по стенкам рва. В бинокль было видно, что немцы заняли оборону на самой высокой части берега, метрах в четырёхстах от реки, оставив все окопы, расположенные  ближе к воде. Мы видели взорванный железнодорожный мост. Один из его пролётов лежал на «быке» - мостовой опоре, а с другой стороны был сброшен в воду. Река оказалась довольно широкой, полноводной, с быстрым течением».

12 ноября, ещё до рассвета, полку было приказано готовиться к наступлению. Стало ещё холоднее, выпал снег, вдоль реки дул резкий пронизывающий ветер.

На понтонных лодках полк переправился на небольшой островок, а с него по наведённым за ночь деревянным мосткам-плотикам перешёл на берег, занятый врагами, и укрылся в заброшенных немцами окопах, кое-где осыпавшихся, но ещё пригодных для боя.

«Было ещё темно, и мы хорошо видели короткие очереди трассирующими пулями дежурного немецкого пулемёта МГ-42: так они обычно в обороне стреляли всю ночь. Видимо, было обнаружено наше присутствие, и противник навешал осветительных ракет. Мы уже обустроили для каждого пулемёта основную и запасную позиции и подготовились к бою. С началом рассвета солдат накормили. А вскоре наша артиллерия с противоположного берега начала сильнейшую артиллерийскую подготовку – удар по позициям врага».

Над позициями фашистов поднялись клубы дыма и пыли. Как только артналёт был перенесён в глубь обороны противника, полк пошёл в атаку. Первую линию обороны преодолел успешно, а вот вторая оказала упорное сопротивление.

Во время атаки при перебежке Григорий был тяжело ранен: большой осколок от снаряда навылет перебил кость правого бедра. Это было уже третье ранение, и всё в правую ногу.

Солдаты запасного пулемётного расчёта осторожно перенесли своего командира в неглубокий окоп, под голову ему положили противогаз, а сами снова вступили в бой. Раненый остался лежать на холодной заснеженной земле. На нём были меховая безрукавка и лёгкая шинель. Двигаться он совсем не мог и вскоре весь промёрз.

«Времени было около 12 часов дня. Был слышен свист вражеских пуль, но ни миномётного, ни артобстрела  по этой территории немцы не вели. Наши подразделения продвинулись вперёд, но судя по интенсивности перестрелки, враг упорно сопротивлялся. Я прислушивался невольно к этой перестрелке, так как быть вблизи от поля боя с его изменчивым характером несладко: можно и в плен угодить, тем более я совсем не мог двигаться».

Примерно 2 часа спустя мимо Григория проходил товарищ по роте, младший лейтенант Валерий Чубаров. Он был ранен в левую ключицу, правой рукой пытался остановить кровь. А ещё через полтора часа рядом с Григорием неожиданно оказался старшина пулемётной роты Иван Ломакин. Это Чубаров ему объяснил, где искать раненого командира. Иван положил на грудь лейтенанта кучу сухарей, дал большой кусок американской колбасы и налил в крышку котелка спирту. Вот так старшина по сути дела спас жизнь Григорию Чиркову, ведь ему, истекавшему кровью, пришлось лежать на ледяной земле 8 часов (с 12 дня до 8 часов вечера).  

Когда затих вражеский артобстрел переправы через Сож, Ломакин отправил за лейтенантом солдат-санитаров с носилками. Санитары нашли Григория уже вечером, в темноте. Они перевозили раненых через реку, грузили их на повозки, чтобы доставить  в медсанбат. Обессилевшего и продрогшего Григория ждало ещё одно испытание: лошадь, тянувшая повозку, испугалась разорвавшейся рядом мины, рванула в сторону. Раненые вывалились на землю. Санитары быстро погрузили их обратно и вскоре доставили в медсанчасть, которая размещалась в клубе бумажной фабрики в городе Добруш. Здесь Григорию сделали первую операцию. Через несколько дней его переправили в госпиталь в городе Злынка Брянской области, потом в г.Новозыбков, где загипсовали всю правую ногу и выше – до середины груди. Затем уже в другом госпитале, в Клинцах, раненая нога сильно отекла. Гипс сняли, снова сделали операцию.

Совсем юный 19-летний мальчишка чудом избежал гангрены и ампутации ноги. Ему рассказали, что во время операции доктора консультировал главный хирург армии, генерал, профессор медицины.  Ногу удалось спасти. Одним словом, повезло.

Выздоровление шло очень медленно, часто накатывалось беспамятство, мучили резкие боли, ведь при ранении не только была перебита кость и повреждён седалищный нерв, но и получено обморожение из-за 8-часового лежания на промёрзшей земле и снегу.

Далее Григорий Михайлович лечился в госпиталях г. Брянска, Тулы, Москвы и наконец очутился недалеко от родного дома, в Казани, куда прибыл 27 декабря 1943 года. Госпиталь размещался в здании Казанской консерватории. Гипс сняли только в феврале 1944. К началу апреля уже получалось довольно резво передвигаться на костылях, не приступая на больную ногу. Рана с внутренней стороны бедра затянулась молодой нежной кожей,  а вот спереди никак не заживала. Пришлось снова делать операцию, после неё опять наложили гипсовую повязку, которую сняли через месяц. И опять 2 операции подряд. В общей сложности из-за тяжёлого ранения Григорию пришлось перенести 5 операций, 5 раз он был под общим наркозом.

Ещё довольно долго нельзя было вставать на раненую ногу, но постепенно это стало получаться, и Григорий начал ходить. Это было непросто, потому что правая нога сделалась короче левой на 5 сантиметров. Костыли сменила дубовая палочка.

Родители очень беспокоились о своём сыне, отец старался использовать любую возможность, чтобы хоть как-то помочь ему, ведь Григорию было всего лишь 19 лет (кстати, в палате он был самым молодым из офицеров).

 «Меня вдруг вызвали из палаты к входу в госпиталь. Там я увидел знакомую по Сретенскому женщину, эвакуированную ещё в самом начале войны в наше село и работавшую там секретарём сельсовета – Полину Кац. Войдя в фойе госпиталя, мы поговорили. Оказывается, её попросил письмом мой отец зайти в госпиталь и осведомиться о моём состоянии. Полина сказала мне, что она уже была у начальника нашего госпиталя и просила её, капитана медслужбы Екатерину Ивановну Рубцову, отпустить меня на пару часов к ней на квартиру. Сейчас я не мог идти, а недели через 2 был отпущен. Отец послал Полине Кац деньги и попросил угостить меня пельменями, и Полина выполнила просьбу отца. Впервые с 12 ноября 1943 года я был «на воле», свободно гулял, хоть и не очень далеко, но на своих ногах. А как мне завидовали мои товарищи по палате, была масса вопросов и о городе, и о погоде, и о гостях – обо всём. А через неделю ко мне пришёл ещё один мой бывший земляк и однофамилец – Сергей Савватеевич Чирков. Он когда-то, в конце 20-х годов, дружил с моим отцом. Отец каким-то образом нашёл его адрес в Казани  и попросил навестить меня, после чего дать знать обо всём родителям. Сергей Савватеевич был благообразным старичком с красивой седой бородой. Я его вспомнил, хотя в конце 20-х – начале 30-х годов был совсем ребёнком. Вспомнил, наверное, потому, что он часто бывал в Сретенском у моего отца и подолгу с ним беседовал. Сергей Савватеевич написал отцу и сообщил, что застал меня бодрым и в хорошем виде. Я не помню, чтобы к кому-либо из нашей палаты приходили посетители, ко мне же приходили, безусловно, только потому, что их просил мой отец. К отцу у меня на все годы сохранились сыновнее уважение и любовь. Несмотря на своё низшее образование (церковно-приходская школа), он был человеком грамотным, неторопливым в суждениях и оценках людей и их поведения и уважаемым народом. Недаром он долго работал в селе Сретенском председателем колхоза имени Тельмана, если не изменяет память, с 1936 по 1952 год. И колхоз все годы эти был экономически лучшим в районе ».

В конце июля 1944 года медицинской комиссией Григорий Михайлович был признан ограниченно годным I степени, то есть мог служить в тыловых частях и только во время войны, и направлен в резерв офицерского состава Приволжского военного округа в г. Саратов.  В середине августа получил назначение во 2 Вольскую военную школу авиамехаников, где служил в штабе в должности помощника начальника строевого отделения.

В авиашколе города Вольска Григорий Михайлович и встретил долгожданный День Победы.  Из всех офицеров, служивших в авиашколе, он был единственным фронтовиком и единственным же тяжело раненным в боях, поэтому 9 мая 1945 года особенно много поздравлений от сослуживцев получил именно он.