До войны
- Тетя Рита, сколько вас было в семье?
- Родилась в деревне Мегипугольск (этой деревни сейчас уже нет) Александровского района. Семья была: отец с матерью и нас было - две сестрёнки и два брата, это значит шесть человек.
Где-то, наверное, в 37-м родители были вынуждены переехать в Александровское, чтобы учить двух старших детей – Петю и Володю. Значит, они пошли, наверное, в 4 класс. Из колхоза перевели в другой колхоз, по-другому нельзя было.
- А если бы не перевели, то дети бы не учились?
- Не имели права бы, паспортов-то не было
- А деревня Мегипугольск большая была?
- Дома были старинные, потому что раскулачивали те дома. Маминого брата раскулачили, дом взяли под школу, дом был пятистенный. Мы росли, дом большой у нас был, не в нужде. Скотина была. Дом был: горница, у папы с мамой спаленка и у нас. И считался ещё заезжий двор - тогда ездили на лошадях, обозы шли, останавливались у нас ночевать.
- Это по зиме?
- Да, лошадей перепрягали, ночью отдыхали. В общем, дом был большой. А в Александрово переехали, нас поселили в колхозную контору, в одну комнату. Потом уже папа построил дом. Нас осталось четверо. Во время войны у нас ещё племянник жил, воспитывали (у него отца в 37 году взяли, мать умерла, второго брата в детдом отдали в Томске). Он у нас долго жил, Юрий Барышев, они потом уехали в Донецк.
В колхозе мама (баба Фрося) работала на разных работах, и лошадей кормили, и коров поили, и на полях работали. Папа ходил обозом на лошадях в Томск зимой. 10 лошадей было, мне кажется. Он как раз шел до Томска месяц груженый рыбой. Типа розвальни и кошева. День идут, ночь останавливаются в какой-то деревне, переночуют, лошадь накормят и опять
- Месяц это в один конец?
- Да. Один год он решил один из первых сходить два раза, и когда вернулся второй раз, уже были закрайки на льду, и лошади рисковали идти.
- А рыба была колхозная?
- Колхозная…
- А вы помните, какой водный транспорт ходил в вашем детстве? Какие пароходы, названия?
- Пароходы ходили в месяц один. «Тихонов» - старый, «Карл Маркс», «Богдан Хмельницкий», «Чехов» - это маленький. Была «Тара кособокая», были большие пароходы. Пароход был как праздник, особенно, когда встречали всей деревней, провожали.
В войну
Ну а война когда началась, хорошо помню, Даже помню, 2 мая (никогда, сколько я лет живу, не было, чтобы пароход из Александрово уже повёз) в 1942 году столько было людей, что капитан только кричал: уйдите на другую сторону! Пароход на бок вставал, боялись, что перевернётся. Вот тогда провожали дядю Васю (фамилия?). Они жили в Медведево, оттудова привезли. Заходили женщины в воду, кричали, прощались. Трогательно очень было.
Зимой не забирали, не на чем было увозить. А к весне большой набор был, увозили на колёсниках-пароходах. Сибирская дивизия была.
Мы, может быть, по-детски не так ощущали, что и голод, и всё было. Было так, что на ноги резиновые шахтёрские галоши завязывали и шли в школу.
- Сколько вам лет было, когда война началась?
- Ну, мне уже хорошо было, 12 лет. Давали по 100 г хлеба, маме, наверное, 300. Держали огород, землю в колхозе около дома отводили, 6 соток. Больших огородов не было. Сдавали 300 л молока, если корова, с овцы – шерсть, со свиньи – шкуру, с курицы – яйца.
- Себе что-то оставалось?
- Молоко сдашь, обрат получишь. Помню, с бидончиком отправят: «Неси молоко». Огород руками копали, лопатой. А кто мы, какая сила-то была?
- Сколько вас осталось во время войны?
- Старшего брата взяли в армию (Петр, донецкий). Уехал учиться в Кемерово, и вот мама даже не провожала, он оттуда уехал. Ваш отец, дедушка (дед Вова) ушёл добровольцем. Он был уполномоченным в колхозе, в Назино (?) на покосе как комсомолец. Пришла повестка в школу. Директор школы приходил маме сказать, что повестка. А Володя узнал и вышел на берег с товарищем, помахал пароходу, пароход остановился, он сел и поехал.
- Т.е тоже без проводов?
- Мама поехала, его уже нет, приехала опухшая от слёз. Потом он послал деньги, то ли свои сапоги продал? И как потом рассказывал: «Стою в строю босиком, а в кармане деньги - родителям послать». Вся забота была как-то помочь семье.
Школьников на поля отправляли, даже грибы собирали. Перед глазами лозунг был «всё для фронта, всё для победы». Любая трудность, думали - значит мы тоже помогаем. По болоту, никаких не боялись ни клещей, ни змей. Грибы набрали – сдали. Какой платили? В колхозе, бывало, придёт в ночь, поля сторожить, мама скажет: «Ритка, пойдём со мной». Страшно женщине. Фонарь Летучая мышь. (????) Культстан называли конец посёлка, а были дальние – консервный завод. Днём надо лошадь отправить, мама скажет: «Ритка, иди садись, надо перегнать». Подсадят меня на лошадь, она бедная-голодная наклонится траву щипать, а я сижу и думаю, сейчас она перекинет меня через голову. Но как-то всё равно не плакали, как сейчас: «Ой, как жить», жили и боролись, только чтобы кончилась война. Пришла почта, а почта приходила катерами. Нету-нету, а тут привезли в колхоз мешками, кто будет раздавать? А Ритка на ногу лёгкая, дадут мне, побежала, по колхозникам разнесла. А Валя (тётя Валя) та постарше на два года была, она в яслях за ребятишками смотрела.
Или зимой мама скажет : «Надо сгонять коров колхозных на речку». А дворы были, где райисполком, далековато. Выгонишь, они вырвутся, бегут, играют, в проруби спустились, там крутой яр был, бодаются, я плачу и думаю: вот сейчас в прорубь упадёт корова, что буду делать? Вот так и жили. Пережили.
- Голодно было?
- Да кто чем мог голод утолял. В школе мы учились не с 1 сентября, кто с 15, кто позже. Пока картошку выкопают. Мы летом колоски собирали, пожуешь. Мама пойдёт вечером коров доить или лошадям сено давать, сушили зерно, скажет: «Ритка, ты зерно полопАть», вот там горошек найдёшь, съешь. Коровам давали жмых – отходы подсолнечного масла, чёрный и зеленоватый, мама маленько отломит, скажет, пожуй. Все равно маленько чем-то перебивались. Конечно, есть хотелось. Большая перемена в школе, бежишь, думаешь, что в огороде растёт – морковка есть, морковку сорвёшь. Но никогда, чтобы втихушку что-то съел, не было. Или не принято, или у нас в семье так. Семья дружная была. Ну, картошка родилась, под лопату садили. Не нанимали мы, мама хотела нанять, мы говорили, сами копать будем. Какая с осени останется в зиму, она весной почему-то не гнила, делается такой, как лепёшка в кожуре, один крахмал. Её собирали и делали лепёшки, ели. Стояла железная печка у нас, картошку нарежешь, жарили, ели. Свет был – коптилка, жировиком называли – тряпку в жиру мочили и зажигали. Или около печки железной. Электричества, конечно, не было.
- Рыба?
- А кто будет рыбачить? Если только маленько перепадало. Как бы ни трудно, но старались, и дружно было. На своей улице, я вот лежала вспоминала, кто жил. Помню Хасановых ребят, Пушкарёвы, Сваровские. У Вали были подружка, мать у неё в пекарне работала, Валя часто ходила ночевать туда, мама даже была рада, хоть её там накормят. У них была одна дочь, боялись в ночь оставлять одну.
Помню хорошо, как пришёл Володя из армии. Я знаю, что письма когда приходили, первый читал папа. Всегда аккуратненько, ножницами отрежет кромочку. Написал: «Остался я с одной рукой, которая вам пишет». Всё, больше ничего. Потом: скоро мы с вами увидимся. Он из Томска до Александрова шёл месяц, где-то его подвезут на лошадях, в сапогах, шинели он до своего района дошёл, тут уж все Колотовкиных знают. Сообщат как-нибудь. Всем хотелось, чтобы он остался ночевать, рассказал, как дела там, на фронте, как воевал. Обычно все «А моего видели?»... как будто это танцульки…
Папа очень переживал, что домой столько времени идёт. Когда пришёл, это уж теперь не секрет, в шинели были вши, рука была обморожена, всё это сожгли или выбросили. Ночью пришёл. Ворота на ночь закрывались, и все знали, как открыть можно. Застучали, и я помню, выскочила (пошустрее была). Когда он зашёл, сбросил шинель, там пустой рукав. С мамой плохо, а я давай плясать, что приехал.
В вечернюю школу ходил, 10 класс заканчивал, устроился в ОСОВИАХИМ тогда был, и заканчивал немецкие курсы московские (заочно), потом преподавал в младших классах и учился на историко-филологическом в Томске. Папа спрашивал: «Володя, неужели они тебя слушаются?» Ученики его любили, может, потому что знали, что он фронтовик.
- Он же недолго воевал? В каком году пришёл?
- В 44-м. Где-то год был. Молодой ушёл, 23-24 года, а Пете больше досталось. Всю войну прошёл, маленько до Берлина не дошёл. Легкое было прострелено. Четыре инфаркта было. Участвовал в написании книги Брежнева (Малая земля), он уже в Донецке жил, в облисполкоме работал. Похоронен с почестями в Москве.
После войны
- После войны как было? Как школа?
- После войны так же, раз в колхозе – лето работали, потом, в 47 году я поехала учиться в Томск. Были тогда Трудовые резервы. Связь. Два года проучилась.
Нас тогда на гособеспечение в ремесленном перевели. Форма, шинель. За ворота выйти – надо было увольнительную, если поймают – подозрительно, что ты в шинели. Пароход идёт из Александрово – знаешь, что кого-нибудь там увидели, кто-нибудь что-нибудь пошлёт – всяко приходилось. Помню, что ворота там были такие железные, через эти ворота полезешь – охота было своих увидеть.
Давали нам по 700 г хлеба в 47 году. И эти вот чашки алюминиевые, как сейчас в тюрьмах показывают, литые, утром 200 гр хлеба и каша жиденькая, как поросятам. Пока ждёшь, что принесут, хлеб сжевал и всё. Выпил. В обед 300 г – первое, второе, тоже там – картошка картошку догоняет. Я тогда занималась спортом. На лыжах хорошо ходила и стометровку брала, на 500 бегала, на 2 км. Из-за чего – дадут лишнюю пайку: кусочек сыра накануне, немножко масла. На танцы бывало придешь, сразу заходят и говорят: «Спортсмены, освобождайте зал, завтра у вас соревнование»
- То есть танцевать вам меньше приходилось?
- Да. А ходили как? Ботинки газетой обернешь, носков-то шерстяных не у всех было и говорили, что газетой обернёшь, и теплее будет. Напишу домой и все наши: «Ну как так можно?».
Всё, бежишь, и знаешь, что на тебя надеются. Помню, на 2 км на Белом озере бежали. Друг об друга руками бьём, и никто не обгоняет – ни она, ни я. Вот нет сил, кажется. Ну там завуч был, Колотов, он стоит и : «Рита, давай!». И вот откуда, кажется, сила, как толкнула – всё! Вот интерес всё равно был. Жить охота было, была молодость.
Петя писал и посылал мне в письме по 10 рублей, чтобы я могла что-нибудь купить. Охота было ситец какой-нибудь, только чтобы форменное платье снять. Форменное платье было чёрное, шинель чёрная. Пайку старались продать даже, что-нибудь купить.
- Потом в Александровское вернулись?
- Витя в 49, Борис в 46 родились. Петя выхлопотал мне направление через Москву, чтобы меня направили в Александрово работать. Я туда приехала. Помню, привезла грушу – первую я её тогда и увидела в Томске. На какие копейки купила?... Витя лежал в больнице, я принесла её ему, съел, и как будто стал поправляться.
Когда уже в 49 году приехала работать, приличная зарплата у меня уже была в Александровском узле связи.
- Когда приехали, наверное, полегче жилось уже?
- Ну конечно. Володя женился, жили все вместе. Папа работал сторожем, 180-210 рублей были оклады, по тем деньгам. А у меня был 420. Старалась в праздники работать, чтобы праздничные получить.
…Володя, когда женился, перевозила его на лошадях. Лена жила возле аптеки, Советская улица, у неё комнатка была. И вот я ее какие вещи были, перевезла к себе. У нас дом был небольшой. Потом уже дали участок ему строиться, как фронтовику. Витя маленький в Томске лежал в мединституте, в больнице. Боря был такой неспокойный. Привозила бабушку, лечили его, чтобы он спал. Папа переживал, что он голодный – «налейте ему молока в бутылочку». Он и не плачет, а так. Лена качает-качает, устанет качать. До полгода. Делали лук со стрелой, клали ему под голову, чтобы охотник был.
Общественная работа была… В Александрово четыре года была первая премия, на Новый год. Подключалась вся семья. Олимпиада в тот год была что ли… Я штанги поднимала. Отпилила от бревна кругляши такие, с двух сторон обклеивала, выжимала сколько могла – «первенство такое-то и такое-то». Все: «Кто, кто такой силач?», лицо-то закрыто. Коньки через плечо – делала конькобежца. Потом делала «Миру-мир»: огромный глобус надевался на плечи. Наклеена была проволока и газеты. Карты были, полушария, все страны. Володя помогал делать Кремль со звездой на голову, горел свет, я руками включала (на батарейках). Два вырезанных голубя - с перьями от куриц. Мы как раз в Ново-Никольске жили и работали. Вызвали нас на сцену. Помню, начальник милиции подходит и говорит: «Ты хоть мне скажи, кто ты!». Ну, когда Кремль-то сняла, все удивились.
…В то время было очень много переселенцев с Эстонии и т.д. У нас одна была комната, изба. Пришли и сказали – два человека к вам, немцы: т. Маруся и Иван Петрович. Как вы будете располагаться, но их принять. Они с Поволжья были, с Энгельса. Потом поляки, эстонцы, было два еврея, жили у Пушкарёвых. Интересные, солидные. Заставили их дрова пилить. А откуда они умеют? Сели и «тибе-мене» - пилу дёргали. А какие пилы-то были? Не наточенные. Кто их будет точить?
- Во время войны переселяли?
Да. Евреям американские посылки были. И их как-то быстро отпустили. А немцы многие остались. Помню, эти американские посылки были, а я же хочу одеться. Мама говорит: «Иди, продавай турнепс». А эти переселенцы, у них огородов-то не было. Или канаты расплетут - шила вехотки. Базарчик был на берегу. Я туда бегала, продавала эти вехотки. Опять копейка есть, всё-таки старались выйти из положения, как бы трудно не было. Может быть, и интересно было.
Самуськи
- А как попали в Самуськи? Чем здесь занимались?
- Я вышла замуж за водника, он в то время кассиром работал на большом пассажирском пароходе, и попала сюда. Сюда я уже по специальности не могла попасть, связь была занята, пошла первый год матросом на теплоход грузовой (самоходка), а потом поваром.
- Какой водный стаж?
- 13 лет.
- По Оби плавали?
- По Оби, потом по речкам - по Васюгану, по Кети, по Чае.
- Т.е вся навигация ваша?
- Да, вся навигация. Осенью уже лёд, уже холодно, но план. Дети с кем? Так у нас мама жила. Был интернат водников, детей отдавали туда, они и ночевали там.
И была вот такая осень, сейчас не помню, какой год, затяжная и холодная. Мы были груженые с Н-ска, шли, нагрузились «соль экстра», еще что-то. Дошли до Самуськов, муж уже был капитаном, надо было идти до Могочино, муж сказал: «Не пойду – шуга». И всю зиму с самоходки торговали. Тогда соль мелкая только появилась, все удивлялись, откуда.
Дети в интернате, я помню, прибежала Сашу (сына) проведывать – все спрашивают: «А моего папу не видели? А мою маму не видели?». Они же видят, погода такая уже, снег идёт, а их нет. Бедные дети.
Где-то, может быть, упущены были наши дети за счёт того, что родители плавали… Не разрешали детей брать, но брали, конечно, под ответственность капитана. Были случаи, что дети тонули – вода. День и ночь теплоход идет. Приставали. На берег надо пойти, самоходка стоит с лесом, ты через этот лес на берег лезешь. Или со шпалой, или с круглым лесом.
Вспоминаю, что интересно было, любили свою профессию. Сейчас для меня трудно обед сварить, а тогда – три раза в день, на всю команду. И 6 человек, и 10. Поставят практикантов. Они с разных мест – Чувашия, Мордовия. Они и свет не видели, и радио не слышали. Я помню, в день рождения одному подарили нейлоновую рубашку и галстук – тогда пошли – он со слезами на глазах. Говорит: «У нас ещё света не было и радио в деревне». Команда так как-то ладила, меня любили, я никогда не ввязывалась в капитанские дела, знала, что стряпай, корми. Особенно интересно было, когда появился плавмагазин. Первый плавмагазин муж ездил в Германию получать, пригнали его сюда. Первые дефициты – на плавмагазине. Круг знакомых вырос. Начальник пароходства едет проверить плот – где? На плавмагазине. Лигачев приехал, говорит : «Я только на плавмагазине буду» А кто будет угощать? Звонят: «Рита, будь добра» Я говорю: «У вас три продавца – женщины», Нет, мы не надеемся на них».
- Лигачёва довелось, значит, кормить?
- Мне говорят: «Иди в магазин, бери, что надо» А что надо? Я почём знаю, что он любит? Предупредили, правда, чтобы даже бутылки пива не было на столе. Ну ладно. На стол собрала, а как приглашать? Капитан несмелый, диспетчер (имя) он бы должен, тоже там присутствовал, их 12 человек…Ну пригласила, он доволен остался. В вахтенный журнал мне благодарность написал, как повару, что все хорошо.
Кормила команду свою, продавцов кормила, стирала, и техничкой... Ночью пароход пристаёт к плавмагазину, я встаю, иду с продавцами. Они с одной стороны стоят, я с другой, прилавки были с двух сторон. Я вешаю, только говорю там цену, деньги чтобы они брали, чтобы я не была ответственной. Интересно было. Когда мама ехала из Александрово, всё говорила: «Ритка, как ты терпишь, ведь столько работаешь». Ну опять надо в Александрово маму отправить – «Ракеты» ходили с Новосибирска, пристанут к магазину, посажу бесплатно. С Александрово обычно к школе студенты едут на пароходе, места забитые, но мама обеспечена.
- Вся жизнь тогда была через реку? Самолётов же ещё не было.
- Самолёты были, но баба Фрося и деда Дима не любили летать. На теплоходе или на пароходе спокойнее, каюта. Поесть всегда можно было купить, да и с собой брали. Самолёт не каждый мог перенести, на Ан-2 летали, садился в Каргаске и т.д.
А пароход три дня шёл с Томска на Александрово, обратно 3,5 - против течения же подольше. Спокойно в каюте, отдыхаешь.
Сейчас бы с удовольствием съездила как пассажир. Красивые берега, особенно весной, по речке. Она так кажется, разливается. С одной стороны – черёмуха, с другой – шиповник, где поворот – уже воздух другой, какое-то разнотравье. Трудно было идти, но романтика. А комара было! А мошки было! Это невыносимо. Утром встанешь, команда спит. Выбрасывают сапоги из каюты, а из сапогов, как из трубы дым – комарьё вылетает. И я пока курево не разложу, они не выходят из каюты. Вот сколько было! Под пологами спали. Тогда мазей никаких не было. На кухне не будешь же дёгтем мазаться. Ну, отработала...

Потом занималась с ветеранами. 25 лет в клубе ветеранов, в хоре выступали, ездили по деревням, в дом престарелых в Северске. Встречали нас хорошо, каждый концерт начинался с нашего хора.
- А как петь-то начали?
- Раньше везде пели. Да, здесь был хор большой в больнице, и смешанный. А тут мы сперва просто собрались, ну может, 10 человек, которые пошли уже на пенсию, мне было 55 лет. На тему дня, допустим, день учителя. Выступает, заранее один кто-нибудь готовится. Вспоминает старых учителей, кто учился, кто свои здесь учителя. Ну, потом додумались – кто-то принес кастрюлю с картошкой горячей. Все говорят: «Ой как хорошо», потом стали чаепития делать. Собирались по праздникам. Каждому из своих отмечали дни рождения. На репетиции 2-3 раза в неделю ходили. Выступали мы неплохо. У нас и костюмы были.
- А репертуар как определяли? Кто решал, что петь, что не петь?
- А сами. Ну, потом музыкант подбирал: пойдёт-не пойдёт, сможем ли.
Помню, выступала с номером «Скорбящая мать», на 9-ое, трогательно было. Валя (сестра?) из Стрежевого подсказала – на «Мамаевом кургане». Вышла я, они петь не могли, когда я встала на колени. Хор первый куплет поёт, я из зала иду, он полный. Я свечку зажгла и две гвоздики в руках, в черном длинном платье и платке. Прошла на сцену, встала, опустилась на колени, зажгла свечку. Сейчас бы, конечно я не смогла, тогда уже была гипертоник. На последнем куплете медленно-медленно встала. Сняла платок, все удивились, что это я. И потом мы ездили в Томск, на фестиваль пенсионеров. С этой же песней, заняли второе место, первое – Северск. Такая была тишина, как будто в зале никого. Потом, когда переоделись, сижу и слышу, говорят: «Я думал, как она такая старенькая будет подниматься?». Я говорю: «Вот я и поднялась…».
- Вам на долю досталось очень многое. И война, и послевоенное время.
- Да всё равно, мне кажется, уж не так плохо прожила. Все жили в то время одинаково. Никто никому не завидовал. Плохо ты одет или хорошо – всё равно как-то дружно было между собой. Тяжело было всем, и знали, что война – это на всех и всем надо работать, чтобы помочь. Родители так нас и воспитывали. Сказали – пошли, с одного слова понимали, что это надо. Спаяны все были.