„КРУИЗ" ПО ЕВРОПЕ И АЗИИ

Усаживаясь писать об этом человеке, попытался ответить на вопрос, много ли в нашем Отечестве найдется счастливчиков, кто бы мог себе позволить совершить круиз по ближнему и дальне­му зарубежью из России через Белоруссию, Польшу, Германию, Австрию, Югославию, Грецию, Турцию, Сирию, Ирак, Иран, Азербайджан, Грузию в Россию?

Поразмышлял малость и пришел к выводу, что в нашем районе такого человека, пожалуй, не найдется,

А вот в соседнем - Бабушкинском (в прошлом - Рослятинском) районе в 1921 году, в большой деревне Логдуз, насчитывавшей более полутора сотен домов, такой человек родился. Зовут его Анастасий Анатольевич Романов, Впрочем, все по порядку.

* * *

Жизнь Анастасии Анатольевича до войны ничем особым не была примечательна, К тому времени, когда парень достиг совершеннолетия, все революции уже отполыхали, кулачество, как класс было уничтожено, н в наших северных деревнях жили- здравствовали колхозы. В одном из них и трудился Анастасий, правда, непосредственно в колхозе работать приходилось только летом, а остальное время года - на лесозаготовках, лесосплаве и даже на лесобирже в Архангельске.

Наверное, нелегко доставалось, по было тогда еще могучее житейское подспорье - молодость.

А в мае 1941 года призвали Анастасия на действительную военную службу. Увезли из Логдуза в Белоруссию, в город  Волковыск. С этого и начался «круиз» Анастасия Анатольевича.

* * *

…Сидим пьем чай в доме Анастасии Анатольевича в деревне Ушаково, ставшей уже пригородом Городка. Спрашиваю:

- А Волковыск - это далеко от границы с Польшей?

- Не знаю, парень. Но 22 июня вся наша казарма вскочила на ноги от рева самолетов в четыре часа утра, (Прикинул потом по атласу расстояние до границы. Оказалось, напрямую менее сорока километров).

-- 3а две недели до этого, - рассказывает Анастасий Анатольевич, - вывезли нас в летние лагеря. Нашему мотострелковому батальону было выделено четыре коровника. убрали навоз, вымыли и побелили стены, установили двухъярусные кровати и жили. За мной был закреплен мотоцикл с коляской. Где-то за неделю до-начала войны собрали у нас винтовки и увезли, как сказали, на пристрелку. Мотоциклы же приказали полностью разобрать и все детали разложить по полкам для «профилактического осмотра», который будет производить какая-то комиссия. Только комиссии мы так и не дождались. А утром 22 июня первая волна самолетов прошла над нами, п гул затих на восто­ке. Начальство солдат снова уложило спать, объявив, что беспокоиться не надо - начались дивизионные учения. Только каких-то через полчаса казарма вздрогнула от разрыва бомб и загорелась. Кто не погиб сразу под обломками здания, вырывались наружу через окна, так как двери оказались запертыми. Я тоже через окно вылез на улицу, в одних трусах, правда, сапоги еще успел накинуть. Все, кто успел выскочить и казарм, кинулись к не­ большому лесочку в полукилометре от лагеря. Но только в этот лесок сунулись - навстречу автоматные очереди, Стреляли по нам какие-то люди в штатском. Кто это были - не знаю. Может белорусы, а может специальный диверсионный отряд немцев, Положили нашего брата тогда в этом лесочке много. Бежали мы куда глаза глядят. Я только по тому ориентировался: если кто-то впереди в трусах бежит, значит – наш.

Когда стрельба поутихла, начали собираться. Тут уж никако­го начальства не было - все без знаков различия, голые Стали обсуждать, в какую сторону двигаться. Решили идти на Барановичи, Тогда впервые прозвучало и слово «окружение» .

Их, и помыкались же мы в этом «окружении»! Раздетые, без оружия, к населенным пунктам не подойдешь. Солдат с таким же «вооружением», как у меня, через несколько суток собралось не одна сотня. Наконец, наткнулись где-то на воинские склады. Немцами еще не тронутые и нашими не охраняемые. Обмундиро­вания всякого было вдоволь. Каждый выбрал себе, что хотел, Кавказцы, например, все оделись в штаны с красными лампасами и хромовые сапоги, У каждого появилась и винтовка с патронами Словом, вооружились и продолжали путь на Барановичи.

На одной из дорог нашу колонну остановили военные в форме офицеров Красной Армии, Стали формировать по сотням и от­правлять в сторону за перелесок, Сотни две или три отправили, как из того перелеска вдруг выскочил наш солдат и заорал, что отправляют нас прямиком в немецкий лагерь для военнопленных. Кто еще не «сформировался», сиганули по оврагам и балкам и снова наткнулись на автоматные очереди. Тогда и ранило меня в руку и ногу, Да еще контузия случилась - слух пропал

Однако, ранения были легкие, и идти я мог. Наверное  через сутки в какой-то из деревень наткнулись на наш перевязочный пункт, но медики делали перевязки только тяжело раненым. Нас, с легкими ранениями, отправили в соседние дома отдыхать, дожидаться своей очереди. В доме заснул. Проснулся - надо мной немцы с автоматами. Так все мы раненые, вместе с докторами оказались в плену.

Кто мог двигаться - всех построили в колонну. Неспособных идти немцы тут же пристрелили. Пристреливали и по ходу движения всех, кто упал, Попал я в Брест-Jlитовский лагерь для военнопленных.

***

И с этого момента начался «круиз» Анастасия Анатольевича по «дальнему зарубежью». Удивительно, но память ветерана сохранила названия городов и селений, концентрационных лагерей, где ему довелось побывать, довольно четко.

Попытался по большому Атласу Мира проследить его путь. Конечно, каких-то небольших селений в этом атласе нет, какие-то после войны получили новые названия, но по крупным городам маршрут «круиза» А. А. Романова прослеживается хорошо.

***

О том, как немцы содержали своих военнопленных, особенно из Советского Союза, уже много написано Нового я тут ничего не открою, а Анастасию Анатольевичу все это пришлось пережить. - Довелось голодать, терпеть издевательства, сваживать на телеге, укладывая штабелем, тела умерших своих сограждан и сгружать их в общую могилу, работать у помещика, на металлургическом заводе. Все это в Польше и Германии.

Но вот где-то в начале 1943 года посчастливилось: взял его в качестве прислуги немецкий унтер-офицер и увез к месту своей службы - в Грецию, в город Мегара (поглядел по карте - рядом с Афинами) , Жить приходилось, правда, тоже за колючей проволокой, но стали представляться случаи и выйти из зоны - белье своему хозяину, например, унести в стирку.

Поизучив обстановку, побывав несколько раз за пределами ла­геря, решил солдат бежать. Помогла женщина - гречанка, которая стирала белье, и ее сын. После одного из походов за бель­ем Анастасий Анатольевич не вернулся к своему унтер-офицеру.

- К греческим партизанам я попал быстро, - рассказывает Анастасий Анатольевич, - Видимо, вся система приема беглых военнопленных у них была отработана, В небольшом отряде, который действовал в горах, когда я в него попал, уже было двое бывших военнопленных, Греки отчаянные были ребята. Где-то полгода я с ними скитался. Взрывали мосты, железнодорожные станции и воинские эшелоны на них, устраивали диверсии на автодорогах.  Нас, военнопленных, правда, в таких случаях оставля­ли в охранении.

Тогда в Греции, как мне представляется, действовали две партизанские бригады, или два движения. Одни называли себя - «3а свободную Грецию», другие - «Элас», я оказался у вторых.

Не могу, конечно, делать какие-то политические выводы - не моего ума дело, но сейчас мне кажется, что партизаны из «3а свободную Грецию» действовали под непосредственным покровительством американцев и англичан, а из «Эласа» хотели видеть свою страну свободной от немцев и вели борьбу, не прибегая к помощи ни американцев с англичанами, ни коммунистов,

Вывод такой я сделал уже потому, что верных западные союзники наши очень хорошо снабжали продовольствием, обмундированием, оружием. А вторые воевали, если можно так выразиться, в нищете, Одеты были чуть ли не в лохмотья, пищу в корзинах по ночам приносили местные жители - часто просто куски хлеба, на вооружении было только то, что сумели захватить у немцев.

Еще раз скажу: отчаянные были парни - греки,.. и жестокие.

Помню, как-то удалось им захватить немецкого генерала, Го­ворили, что он очень лютовал в тек краях. Подвесили за ноги живого на дерево так, что голова была где-то в метре от земли, и каждый проходивший мимо мог ударить этого беспомощного генерала-палача чем угодно, Били долго, пока не умер.

Еще. Была захвачена как-то в плен нашим отрядом группа немцев, человек двенадцать. Но все они назвались или австрийцами, или венграми, или представителями других национально­стей. Всех решили оставить в живых.

Но через некоторое время по партизанским базам была нане­сена немецкими самолетами целая серия бомбовых ударов, причем очень точных, После этого греки решили уничтожить всех пленных немцев.    Казнь устроили и у нас в отряде. Патронов старались лишних не расходовать. Всех пленных выстроили нагишом на краю глубокого рва. Один из партизан с черной окладистой бородой подошел к крайнему и с размаху всадил в шею огромный нож в продернул его, перерезая глотку. Подобным способом у нас в деревне некоторые специалисты забивают поросят. И так он прошелся по всем обреченным. С прорезанной глоткой они сталкивались в пропасть, Молодые ведь были еще ребята, красивые. Плакали, просили о пощаде, а чернобородый действовал хладнокровно, лишь периодически смахивал с бороды выхлестнувшие струи крови.

У меня были все основания ненавидеть немцев, но я так и не смог ни разу ударить подвешенного генерала, а расправа над пленными и до сих пор стоит перед глазами.

***

Многое повидал Анастасий Анатольевич за те полгода, что провел на земле Эллады. Всего не расскажешь.

Но однажды, где-то в начале 1944 года, в их отряд привели пятнадцать человек кабардинцев и осетин. Все в хорошем обмундировании, с, полной солдатской выкладкой, и при оружии. Оказалось, они дезертировали из армии Власова, Тогда и было объявлено, чтобы бывшие солдаты Красной Армии готовились к отправке домой.

- На душе-то повеселей стало - вспоминает Анастасий Анатольевич - 3а несколько переходов вывели нас на берег Эгейского моря. Там, скрываясь от посторонних глаз, ждали с неделю. Наконец, ночью, в сплошном тумане к берегу подошел катер, забрал нас на борт и сразу же вышел в море. Плыли без приключений, а когда показался берег, метрах в пятидесяти от него катер остановился. Нам приказали полностью раздеться и прыгать в море. Глубина была где-то по грудь. Вышли на берег, а там уже нас ждут, Каждому дали новую гражданскую одежду. Всю от носков до галстука,  и повели в турецкий город Измир. Там поместили в каком-то богатом особняке. Жили, наверное, дней семь или восемь. Потом повели в баню, а после этого посадили в два автобуса и вывезли за город…

***

Слушаю Анастасия Анатольевича и жалею, что не встретился он с пишущим человеком, хотя бы лет эдак сорок назад. О скольких бы дорожных впечатлениях он мог рассказать, пока они не стерлись еще со страниц памяти временем.  Роман можно было писать.

Представьте только: из Измира приехал на автобусе в Халеб. Это надо было проехать почти всю Южную Турцию и пересечь границу Сирии. Из Сирии железной дорогой его везут в Багдад. Это уже Ирак. Если верить атласу, Халеб и Багдад связывает всего одна железная дорога, и идет она сначала вдоль берега легендарного Ефрата,  пересекает его, вновь возвращается к границе Турции, а затем берегом не менее легендарного Тигра спускается до его среднего течения. Но это еще не конец путешествия. Из Багдада на перекладных через Тегеран до порта на Каспийском море – Бендер-Шах (ныне Бендер-Торкемен), то есть через весь Западный Иран. И только после этого, морским путём до Баку -- нынешнего «ближнего зарубежья».

Впечатлений, конечно, было много, но особенно запомнилась Сирия. Прежде всего из-за вынужденной остановки.

Прибывших в Халеб советских граждан встретили уже англи­чане, сразу же переодели в свою солдатскую форму желтого цвета и стали готовить к отправке в Багдад. Но тут Анастасия Анатольевича подкосила неведомая ему болезнь.  В беспамятстве пролежал больше недели. Очнулся от того, что почувствовал: ему усиленно прополаскивают роговую полость. Оказалось в забытьи он раздавил зубами градусник. Ветеран и до сих пор удивляется, почему это в Сирии термометры ставят в рот.

Когда вылечился, пришлось еще некоторое время жить в Халебе: партия военнопленных, с которой путешествовал Анастасий Анатольевич, уже была отправлена. Жил в палатке, правда, в одиночестве  провел только ночь. Утром откуда-то появилась группа французов. Несколько человек хорошо говорили по-русски, Выяснилось, что они воевали в Красной Армии и сейчас тем же путем, только в обратном направлении, пробирались к себе на родину. Когда узнали, что их новый знакомый русский, чуть ли не на руках носили.

Вскоре прибыла и группа бывших военнопленных с противопо­ложной стороны. Были в ней представители разных националь­ностей СССР, в том числе и двое русских - Коляскин и Тарасенко Коля, Последний родом из Сибири. С ними и добирался теперь Анастасий Анатольевич уже без больших остановок до Баку. Правда, в Багдаде всех водили в церковь, но русских туда  уже не пускали -- мусульманский был храм.

* * *

На советской земле А .А. Романов оказался весной 1944 года, но воевать уже с немцами больше не пришлось. Из Баку бывших военноплегпгых увезли в Грузию в городок Ткибули, что недалеко от Кутаиси. Поместили снова в лагерь, только уже в родной, советский.    Как объяснили, на время прохождения «государ­ственной проверки», тянулась которая больше года, и за этот срок бывший боец Красной Армии Романов лишь один раз был вызван к следователю, Все остальное время пришлось помогать добывать для Отечества каменный уголь.

О Победе объявили 9 мая, а в честь праздника - выходной,

 - Радости было столько, - вспоминает ветеран, - что, кажется, если бы неделю не кормили, никто и не вспомнил.

Вскоре из лагеря освободили, но еще два года пришлось, одетым в военную форму ловить рыбу на Волге выше Астрахани.

Домой в Логдуз возвратился А. А. Романов только лишь в 1947 году - самом голодном году. На этом «круиз» его кончился.А жизнь продолжается.

***

В колхозе на трудодень выдавали по 300 граммов хлеба, а надо было еще кормить нетрудоспособную мать. Благодаря временному удостоверению личности через несколько месяцев удалось устроиться в лесхоз. Там уже давали 20 килограммов муки на месяц.

- А в 48-49 годах с питанием стало уже лучше, Не голодали, - подводит итог этому периоду жизни ветеран.

В родных краях встретил Анастасий Анатольевич и Веру Петровну, уроженку деревни Ушаково Кичм-Городецкого района. Поженились, и умыкнула его жена к себе на родину, где и живут с 1949 года.

В 1951 году построили свой дом. Купили его в Захаровском сельсовете и плотами Анастасий Анатольевич сплавил до Ушакова. В этом доме и сейчас живут, шестерых детей в нем вырастили.

***

На вопрос, как жилось все послевоенные годы, Анастасий  Анатольевич невесело усмехнулся.

- А как живется, если человек должен постоянно оглядываться: не сделал ли что не так, не сказал ли чего лишнего.

В первые годы и на работу было устроиться не так-то просто. В Городке попытался устроиться сторожем на амональный склад, сначала не взяли - был в плену, поэтому нельзя такой «объект» под охрану доверить. Лишь через год взяли.

Когда в лагерях избивали, унижали, издевались немцы, не обидно было, Они враги, а от врагов чего же ждать хорошего. Но когда унижают, оскорбляют свои - тяжело, Однажды чуть было не сорвался.

Было это, кода на амональном складе сторожил. Заведовал им Кравцов. Попросил он меня в свободное время жердей и кольев нарубить. Не решился отказать. Сходил в колхозную контору, выписал лесобилет на свои деньги.  Потом, думаю, возвратят. Нарубил. Кравцов эти жерди продал и вино выпил, а о том, чтобы со мной рассчитаться - и не вспоминает. Как-то напомнил ему, а он на меня: «Ты , предатель Родины, еще вякаешь! Не забывай, что на птичьих правах живешь!» Тут я и передернул затвор у вин­товки, да спасибо Бог отвел - не выстрелил.

Вот так и жил все на «птичьих правах», - горько заключает Анастасия Анатольевич.

***

Время, порой медленно, но все расставляет на свои места, Теперь уж наверное, ни у кого не повернется язык назвать А. А. Романова «предателем Родины», но горько, что жизнь не бесконечна, Еще восемь лет после выхода на обычную трудовую пенсию трудился Анастасий Анатольевич. Сейчас тяжело болен, по избе с трудом передвигается, А льгот ему, как инвалиду войны, не предусмотрено: не достанешь же справки о ранениях и контузии, полученных в окружении. Да и коменданты немецких лагерей не оформят документы о нанесенных в плеву побоях и причиненных увечьях. Хуже того, три года - с 1944 по 1947 - работал бывший солдат на благо народного хозяйства родной страны, за эти годы может хоть какая-то копейка к пенсии бы прибавилась, но и тут бывший военком Виноградов в ответ на просьбу походатайствовать о восстановлении стажа, сказал только, что это пустой номер.

Не слишком ли мы легко отмахиваемся от ветеранов?