Зенков Федор Яковлевич
Зенков
Федор
Яковлевич
5.06.1895 - 10.08.1976

История солдата

из воспоминаний Еликониды Федоровны Зенковой

23 июня мы уже провожали папу. Эшелоны шли на запад, на Нарву, их немилосердно бомбили. Несколько эшелонов с военным разбомбили еще 22 июня. Мама на вокзал ушла одна. Вернулась вся заплаканная. Папа вдруг вернулся тут же, через пять дней, 28 июня. Было так. Они проехали полпути, налете­ли немецкие бомбардировщики, стали бомбить эшелон. Папа выскочил из вагона и скатился под железнодорожный откос. Два его товарища тут же погибли. Живых от эшелона осталось мало. Оставшиеся в живых возвращались обратно в Ле­нинград пешком.

На следующий день папа шагал в рядах армии, которая называлась у нас «Народное ополчение». Его отправляли в местечко Стрельно под городом. Там он стоял две недели. Мы ездили к нему туда. Он, когда мы его вызывали через часового, выходил к нам и покупал нам мороженое. Это единствен­ное, что еще можно было купить без карточек. Папу отправили в действующую армию, в ар­тиллерию.

Однажды приехал папа по каким-то военным делам, бегал ночью в главный штаб отмечаться. Настроение у него было подавленное: «Мы отсту­паем, — сказал он. — почти без боя. Просто бежит наша армия...»

Мы возвращаемся с ведрами воды. Что это? Против нашей улицы большая военная машина, га­зогенераторная. Какой-то человек что-то таскает в бывшую часовню. Там сейчас командиры живут из нашей военной части (бывшая начальная школа). Да это же наш папа! Он приехал на военный склад и таскает аккумуляторы. Приехал по нужде фронта. Но что он такой грустный? Бедный папа! Он вче­ра чуть не погиб из-за своих голодных детей. Рож­дество Христово. Вот и елочка маленькая с самого фронта приехала в военной машине в наш домик. Папа ждал этой поездки. Он целый месяц копил от своей пайки на фронте печенье, сахар, масло, хлеб. Все это так бережно перевязывал и клал в заплечный мешок. Вот наконец посылают в город, как раз под Светлый Праздник. Где-то на дорожном указателе он выдернул елку-вешку. Вот уже и машина приго­товлена, папа прощается с фронтовыми товарища­ми по землянке, несет свой заплечный мешок, та­кой бесконечной дорогой в кабину к шоферу. Но тут еще дела, еще приказы, еще распоряжения... Ну, вот и все теперь. Бежит в кабину — а мешка-то нет!!!

Папу бросило в холод, бросило в жар. Он стал искать, заподозрил одного человека, подбежал: «Отдай», — говорит. Тот насмешливо улыбнулся и бросил реплику в папин адрес. Отец голодающей в полумертвом городе семьи, бедный папа, он весь дрожал в какой-то бешеной судороге, выдернул из кобуры револьвер... но тут рука доброго товари­ща, а за ней рука Ангела Хранителя выбила револь­вер из руки. Он упал в снег. Папу схватили фронто­вые товарищи и увели в землянку.

Ехать по делам фронта в голодный город, уви­деть семью на Рождество Христово — и нет с собой ни куска хлеба!.. Целый мешок был!

Папа упал в свой угол в землянке. Добрые души отозвались. Какой-то товарищ взял солдатский котелок и обошел кого смог, чтобы уделили бойцы хотя бы по кусочку, кто что может. Кто сухарь, кто сахара кусок, кто хлеба. С этим папа и приехал.

Без него товарищи по землянке хлопотали пе­ред высшим начальством, написали, что у папы было скоплено. Когда он вернулся из Ленинграда в часть, ему возместили украденное, хотя и не в том количестве. Но один миг, один выстрел в упор — и был бы вслед за этим суд военного трибунала — и расстрел.

Мы дома тоже старались папу уговорить, а те свои конфетки и корочки, что собирались дарить одной маме, разделили между ними пополам.

В мае приехал папа, всего на несколько часов. Он нам подробно объяснил, где он стоит со своей артиллерией. В этот приезд папа испугался за мое здоровье. Мама ослабла, упала духом. Все тяжелые работы свалились на меня, а я ходила на таких тонких ногах, что они больше были похожи на палочки. Я же опиралась на Ни­кино плечико, когда мы шли далеко, сил у меня не хватало. Вот и просил папа нас каждую неделю ездить к нему на вторую линию фронта за помо­щью. Уезжая, взглянул на дом и сад, обнял маму и заплакал.

По городу пустили первые после жестокой зимы трамваи. В апреле открыли первую баню — всего одно отделение. Мужчины и женщины мылись вместе. Чувства различия пола тогда не было. Люди мылись, как измученные дети. Хотелось только со­греться и помыться.

От райжилуправления организовали уборку покойников, так как весной они оттаяли и стали разлагаться. Их всех возили в тот же карьер, куда зимой машины-пятитонки уложили тысячи вои­нов из госпиталей. Этот карьер мы с Никой звали «покойницкой ямой». Он был большой, метров 300 в ширину и метров 400 в длину.

Когда мы стали ездить к папе, то в Лесной на трамвай нужно было идти мимо этого карьера. От­туда шла такая вонь, что мы полкилометра стара­лись бежать не дыша, затыкая нос. Много лет, уже после войны этот карьер все засыпали и засыпали, а он все давал осадку. Работали экскаваторы. Толь­ко в 1950 году здесь насыпали холм, а сверху по­ставили обелиск: «Жертвы героического Ленин­града».

К папе мы ехали до Невской заставы, а дальше пять километров шли пешком. На военной заста­ве у шлагбаума, где стояли часовые и никого не пропускали, мы подходили и говорили, что «идем к папе» и фамилию его называли, часовые нас про­пускали.

Бедный папа опять для нас рисковал своей го­ловой. Он знал, в какой день мы приедем, готовил­ся к нему. На передовой линии между русскими и немцами у осажденного города установилась гра­ница. Там была «нейтральная зона», соблюдаемая обеими сторонами противников. Она шла по полю бывшего совхоза. Весной там взошла много салата. В эту вот зону, ползая на животе, лазил наш папа. Полз, не поднимая головы, ножиком резал салат и совал его в мешок, привязанный к ноге, волоча­щийся за ним сзади. И Бог хранил его! Весь салат он отдавал нам. На пару с товарищем бросали они гранаты в Неву, что строжайше запрещалось. Так они глушили рыбу. Ее делили пополам. Свою часть он отдавал нам. Папа даже дров наловил в Неве, тоже пополам с товарищем, высушил их на берегу и отправил со мной на военной машине к нам до­мой. Помню, страшно было мне сидеть на дровах наверху! А кабина была занята военными. Они еха­ли за боеприпасами в Ленинград и заодно по пути везли нам дрова. Сам папа остался там, на второй линии фронта, только чего-то все бегал, хлопотал и махал руками.

Когда мы к папе приезжали, он кормил нас. Обед его был маленький, на одного человека. Мы забирались в пустой брошенный дом, там затопля­ли плиту. Папа сваливал все вместе — и суп, и кашу в одну кастрюлю, добавлял туда много-много кра­пивы, и всего этого вместе хватало поесть на троих. Маме он посылал хлеба и сахару из своего пайка.

Стоим мы с папой там, у него на фронте. Он говорит: «Слышишь музыку?» «Слышу». «Это в Пушкине у немцев по радио поют». Как же все это близко было!

Под ногами у нас земля, бурьяном заросшая, даже мусор какой-то. А папа говорит: «Под наши­ми с тобой ногами моя батарея». Так здорово были пушки замаскированы у них!

Наступил 1944 год. 27 января наши войска сняли с города блокаду. Весной в нашем комбинатском садике из двух рядов яблонь нам выдавали медали «За оборону Ленинграда».

Папа со своими пушками и тракторами шел на запад. Его отеческие заботы не прекращались. После снятия блокады мы получили от него пись­мо: «Мы уходим на запад. В Усть-Славянке, в доме у «таких-то» я оставил вам немного продуктов, что скопил. Таля, поезжай туда с Елей. Она это место знает, она ходила туда ко мне вместе с Никой в 1942 году летом».

Ездили мы с мамой вдвоем за этой посылочкой. Какие честные в войну были люди! На чужих лю­дей папа положился, и они нам все отдали. Дома уже раскрыли мы посылочку. Чего там только не было: и масла немножко, и печенье, и сахар. Так трогательно все было собрано! Мама даже попла­кала.

Кончилась война, но время было нелегкое.

1946 год был засушливым, неурожайным. Папа вернулся с фронта, устроился на работу. Про­дукты, как и в войну, продолжали выдавать по кар­точкам. Папа бился, как рыба об лед, чтобы помочь семье. Ему дали литерную карточку, но что она на всю семью! Он стал уезжать в служебные команди­ровки за Байкал, в город Улан-Удэ. Уезжая, остав­лял нам свою продуктовую карточку. Из Улан-Удэ присылал посылки с кедровыми орешками и с байкальским омулем (рыбой). Это можно было достать без карточек.

Регион Санкт-Петербург
Населенный пункт: Санкт-Петербург
Место рождения Юсоква Екатеринославльской гу¬бернии
Годы службы 1941-1945
Дата рождения 5.06.1895
Дата смерти 10.08.1976

После войны

Вернулся в Ленинград, где ждали жена и две дочки Ника и Еликонида. Сын Игорь погиб в 1941.

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: