Петрушина  (Шкретова)  Антонина  Алексеевна.

 Воспоминания, записанные с ее слов.

В апреле 42-го года принесли повестку явиться в районный военкомат, был набор девушек добровольцев. Вызвали в военкомат, я, конечно пришла. Спросили – «Желаете защищать родину? – Конечно, как же так! – Ну ждите повестку. Потом медкомиссию проходили, нас было 250 девушек из Кулебакского района. Поехали все комсомольцы. Принесли  мне повестку, стали собираться. 14 июля приехали в райвоенкомат, нас провожали с оркестром, первый набор девушек. Повезли в Навашино. Из Навашино в Муром. В Муроме нас поместили в теплушки. Куда везли, мы не знали. Поехали все в своей одежде, форму не выдавали. Предупредили – возьмите с собой одеяла, пледы, весна была, холодно. Куда везут по прежнему неизвестно. Потом останавливается наш состав, говорят – выходите. Мы – куда привезли ? Говорят – в Горький, Московский вокзал. Мы вышли. За нами приехал командир части. Говорит – кто может идти, пойдете строем, а вещи положите в грузовую машину. И вот мы с Канавино до Автозавода шли пешком. Мы вошли, смотрим, со всех сторон нары, покрытые брезентом. Нам старшина сказал – Вы будете месяц заниматься изучением уставов строевой, внутренней службы, а сейчас размещайтесь. И сразу стали назначать и дневальных и дежурного, но с нами были женщины старше, которые были  комсоргами в Кулебаках. В 6 подъем, завтрак и начинаются занятия, занятия внутренней службы проводят с нами старшина,офицеры. Вот тут нам только и сказали что это – аэростатная часть, аэростаты будут стоять на охране объектов. Потом началась строевая подготовка, а весна, сыро, а мы приехали кто в чем, кто в туфельках на высоком каблуке и так находились на этой строевой…Приходим все мокрые. Мы на эти нары ложимся, сушиться было негде и такое учение продолжалось месяц и по порядку ходили дежурными на пост, по казарме и дневальными. Месяц мы были в карантине. На стрельбищах мы стреляли и нас учили ползать по пластунски. Вымазанные, чумазые приходили, а потом когда прошли курс молодого бойца, стали распределять по точкам. Одна точка на Автозаводе, вокруг Сормово, Канавино, точка в Дзержинске, и там по деревням вокруг точки были и там по 7 человек девчонок было. Потому что до нас были мужчины, а мы их заменили, их отправили ближе к фронту, а мы остались на этой линии прифронтовой, потому что у Москвы еще продолжались бои. Всех распределили, а нас 7 человек осталось.  Нас взяли в штаб, в хозвзвод. Я ходила рабочей на кухню, стояла на постах, охраняли мы склады,  склад с боеприпасами, оружием, горючим, гараж. И мы по графику ходили, потом на кухню  через день ходила. Как-то меня вызвал командир, предложил идти писарем. – Нет, я не пойду, я не умею на счетах считать, да это и не для меня. – Я сам научу. И меня поставили телефонисткой, дежурила я. Это было в 42-м.

  В конце 42-го мы дежурили на коммутаторе телефонистками. У нас еще было метео, ведь перед тем, как поднять аэростаты, нужно узнать погоду. На метео работали 2 девушки, а одна не хотела очень. С ними начальник занимался, а она не хотела.  И начальник предложил мне. В общем, мы с ней поменялись, она стала телефонисткой, а я пошла на метео. Начальник с нами занимался, учил. В январе 43-го в Москве организовали курсы метеонаблюдателей. И нас обоих, Лиду и меня командировали туда, в Чернышевские казармы, в учебные корпуса. Там обучались связисты и радисты, готовили на фронт. Обучались девушки из прифронтовых городов: Архангельск, Саратов, Ярославль, Куйбышев, Баку. Нас было 12 девушек, занимались метео подготовкой. С нами занимались профессора, потом перевели в другое здание, везде передвигались строем, было очень тяжело. С питанием были проблемы. В столовой кормили давали половничек щей из крапивы и по ложке гречки. Исхудали. Курсы продолжались до февраля. К концу курсов, нас отправили  на практику, на аэростатную точку в Сокольниках, когда отправили обратно, была ночь, транспорт не ходил и пришлось идти строем, пешком. Пришли к утру, еле еле, только хотели лечь спать, воздушная тревога! Старшина – Все быстро в бомбоубежище.  Мы - Старшина, мы так устали, у нас уже ноги не идут до бомбоубежища! И мы не пошли, улеглись на брезентовые биваки, нары. Отбой воздушной тревоги, а нам подъем. И нас старшина вывел во двор казармы и как начал строевой гонять. Утром из казармы выбегают парни умываться, а девчат строевой гоняют. 

– Старшина, пожалуйста уведите нас, неудобно.

- Нет, будете подчиняться.

И вот так нас гоняли. Курсы закончились, вернулись мы в часть в марте 43-го. Прошел апрель, май, а в июне началась бомбежка. Но еще до июня, когда мы стояли на вечерней поверке, смотрим гроза, а аэростаты поднимаются, а их нельзя в грозу поднимать. Проверка закончилась, мы идем к старшине:

- Товарищ старший лейтенант, зачем аэростаты подняли, ведь гроза.

А он:

- Да нестрашно, она фронтальная.

И семь аэростатов сгорели. Начальника отправили в штрафбат, он там погиб, а нам дали нового начальника. Мы наблюдали погоду,  на высоте определяли ветер, температуру. И одновременно ходили в наряды и дневальными и разводящими и часовыми.

    Бомбежка началась неожиданно. Никто и не ждал. У нас на Автозаводе даже сняли одну зенитную точку, как будто бы отогнали немцев от Москвы, а тут… В 11 часов объявили воздушную тревогу, я как раз дежурной была на метео. У нас командный пункт был в землянке, а жили мы в бараке, койки у нас были 2-х этажные. Как тревогу объявили, так мы сразу стали передавать на точки какая погода, обстановка, можно ли поднимать аэростаты. А первый его налет был на Автозавод, колесный цех и наш барак. Смотрим, горит наш барак. Я побежала спасать фотокарточки в чемодане и я как туда вбежала, вытащила свой чемоданчик, только я выскочила и балка обрушилась. А дежурный из землянки кричит – Шкретова, вернись! Все кругом горело и ничего не видно… Когда бомбы падали вся землянка содрогалась, земля осыпается. Прекратилась бомбежка только утром. Вокруг нас все было разбито, старшина нас позвал откапывать землянку, рядом была землянка с гражданскими и ее завалило, там погибли люди, страх… Приходит ночь, нам спать негде, спали в кузове машины, втроем. Одну шинель постелим, вторую под голову, третьей укроимся. Так и спали некоторое  время. Бомбежки продолжались каждый день, две недели. Газ для аэростатов брали в Дзержинске. И нас отправляли за ним. Был случай, однажды я должна была стоять дневальной на проходной. Меня подзывает старшина и говорит: - Шкретова, тебя подменят, а ты поедешь за газом.  Туда отвезли на  машине, а оттуда пешком 40 км., долго шли, не доходя видим, бомбежка. Водород переносили в газгольдерах, для заправки аэростатов, он обтянут резинкой и по 6 человек ведут его. Рядом была батарея зенитчиков. Осколки летят. В то время уже почти ни на что не реагировали. Нервы были на пределе, думаешь, кто-то до тебя дотронется и ты весь разлетишься. И в эту ночь, когда тот мужчина стоял на посту вместо меня, туда попал снаряд прямым попаданием и его убило осколками.

  У нас был 8-й отдельный дивизион аэростатов заграждения. Когда закончились курсы, дали документ – техник радиозондист и все документы сгорели в штабе во время бомбежки и так ничего и не осталось. Усилили охрану Горького, дали команду создать еще один отряд аэростатов заграждения, 28-й. Организовали отряд в Сормово, набрали девчонок. Нашего командира отправили туда и нас командир забрал с собой – меня, подругу и двух телефонисток в новую часть. В Сормово также дежурили на метеостанции, запускали шар-пилоты, ходили в наряды. Один раз, когда я была разводящей, был дождик и грязь, и я потерялась, но потом нашла где менять часового.

  44 –й год. Продолжалась служба. Стало спокойней. Помню Смоленск каждый день переходил из рук в руки. Аэростат поднимает машина и было организовано обучение шоферов. И мне приходилось  ходить и преподавать и с ними заниматься. 

До войны работала учителем, псле библиотекарем в военной басти летного гарнизона Саваслейка, Кулебакского района Нижегородской области., Была очень добрым, искренним человеком, очень любила детей внуков и правнуков.