КУРСКАЯ БИТВА

В середине марта 1943 года наша часть, 447-й мотострелковый батальон 1-й механизированной бригады 1-й танковой армии, где я служил заместителем командира роты по политчасти, была передислоцирована с Калининского фронта на Воронежский фронт, – это южный участок Курской дуги. Командовал этим фронтом генерал Ватутин. Передислоцирование это длилось несколько дней.

Первой большой остановкой на этом пути была Москва. Здесь мы должны были получить новые танки «ИС-122», а погрузка новых танков на железнодорожные платформы должна была занять несколько дней.

Полковник Яценко, начальник политотдела и мой непосредственный начальник, знал, что я москвич, и что в Москве находятся мои родители, пригласил меня в политотдел и вручил мне увольнительную на два дня свидания с родителями. Для меня это было высшим доверием и поощрением.

Через два дня я прибыл на вокзал, где должен был быть наш эшелон, но его в Москве уже не было. Военный комендант сказал мне, что эшелон находится на станции Узловая. С несколькими удачными пересадками я догнал эшелон, который все еще стоял на станции Узловая. Это была большая удача.

До станции назначения (Обоянь Белгородской области) мы двигались через территорию, где происходили большие бои Сталинградской битвы.

Мартовское солнце светило ярко! Утром было морозно; днем солнце пригревало и превращало обнаженные трупы убитых в загорелые вздутые студни (раздевали убитых грабители).

Наш эшелон остановился однажды на несколько часов на станции Косторная. Здесь было уничтожено сорок тысяч немцев. От станции остались лишь кучи кирпичей и мусора. Здесь же стояло несколько немецких автомашин, на которых сидели сожженные катюшами немецкие солдаты. Справа от станции была ровная бескрайняя степь, покрытая несколькими слоями убитых немцев. Похоронные команды превращали их в подожженные горы трупов.

Через несколько дней наш эшелон прибыл на станцию назначения, городок Обоянь, где после разгрузки мы заняли позиции против немецких укреплений района Томаровка (Белгородская область). Поселившись в крупном населенном пункте, мы приступили к строительству укреплений, боевых опорных пунктов и щелей. Щели представляли собой Г-образной формы окопы двух метров длиной и двух метров глубиной. Это было укрытием от огня немецкой авиации. Если немецкий самолет летел с одной стороны и вел огонь по щели, то солдат укрывался с другой стороны, и наоборот.

Работа по строительству оборонительных сооружений была трудной. Снег еще не растаял полностью, а мартовская промерзлая земля с трудом поддавалась строительству укреплений, но работа шла энергично, и этому помогали около пятисот мобилизованных на работу местных женщин. Мне, как хорошо разбирающемуся в военных картах («дюймовках»), поручили руководить и работой женщин. Работа была трудной, лопаты и несколько ломов от местного населения очень помогали.

Вскоре возникла проблема, как организовать работу и жизнь женщин. Как мобилизованные, они прибыли со своими продуктами и со своей свекольной водкой. Они сами предложили, чтобы они работали не по тринадцать часов (световой день), а чтобы им определили дневную норму выемки земли. Посоветовавшись с командиром полка, такая норма им была определена: два на два метра в день (одна сторона щели). Это занимало у них половину светового дня, а остальное время было предоставлено им для быта – приготовления пищи, гигиены, и т.д. Женщины, особенно молодые, вскоре наладили общение с солдатами. Все помогали друг другу.

Однако немцы контролировали наши работы. Еженедельно над нашими позициями пролетал немецкий самолет «Focke-Wulf 190» (рама) и фотографировал работу. Снизу он был бронирован, и поэтому сбить его винтовочным или пулеметным огнем было невозможно.

В начале мая Генштаб предупредил командование Воронежского фронта о возможных боевых действиях, и в связи с этим был дан приказ отправить женщин по домам. Мы в это время располагались в полевых условиях и жили в землянках. Приказ с благодарностью командования привез я. Прощание с женщинами прошло интересно, с их продуктами и с буряковой водкой. Было уже темно. До нового полевого расположения было далеко. Девчата постелили посреди хаты сено и положили меня ночевать там же, посередине.

В конце мая 1943 года меня вызвали в политотдел, и полковник Яценко сообщил, что Институт военных комиссаров ликвидирован, и что он оставляет меня в штате политотдела либо в должности информатора бригады, либо комсоргом 14-го танкового полка. Я согласился на должность комсорга полка, и в тот же день отправился в район города Ивня, где располагался мой полк.

Новым моим начальником стал подполковник Дьяченко. Он был начальником политотдела полка. Штат политотдела полка состоял из парторга капитана Васильева, агитатора полка капитана Лобинского и комсорга полка лейтенанта Королева. Дьяченко был образованный, общительный человек, умеющий строить деловые отношения с солдатами и офицерами полка. Я относился к нему с большим уважением и старался выполнять его приказы и поручения как можно лучше.

С парторгом Васильевым я встречался редко и общался с ним очень мало. Он был смелым и решительным офицером и пользовался положительным авторитетом среди коллектива полка.

Самые лучшие отношения у меня сложились с капитаном Лобинским. Высокий, стройный красавец, окончивший две академии, в том числе и инженерную. Он отлично знал технологию ухода за танком. Но подружились мы с ним в области литературы. Он любил и знал русскую поэзию, особенно поэзию Никитина, и слушать его декламацию этого поэта было одно удовольствие.

Погиб он несколько дней спустя, после эвакуации меня, выходя из окружения. В письме одна девушка писала мне из Ивни в Челябинск, что его ранило в руку и перебило артерию. Все попытки остановить кровь не удались, и он умер от потери крови.

Командир полка гвардии майор Заскалько, армянин по национальности, воевал в полку с начала войны и стал командиром полка за боевые заслуги. В человеческих отношениях он был всегда точен, конкретен, умен. К концу войны он стал полковником оккупационных войск в Германии.

Во время незаконной рыбной ловли путем глушения рыбы в одном из городских озер Германии с полковником Василевским (сыном маршала Василевского) полковник Василевский, бросая в озеро гранату, задержался с броском, и она взорвалась у него в руках. Он погиб. Полковника Заскальского уволили за это из армии без выслуги лет.

Жизнь во фронтовых условиях наряду с исполнениями своих непосредственных обязанностей включала в себя и работу среди только что освобожденного от немецкой оккупации населения. Став комсоргом полка, пришлось налаживать отношения с партийными и комсомольскими организациями рабочего поселка Ивня. Городок был весь в зелени, в нем был большой сахарный завод. Комсоргом поселка Ивня была энергичная девушка, присланная на комсомольскую работу с Урала, из Свердловска. Она имела опыт комсомольской работы и умела хорошо организовывать молодежь на различные работы, но особенно хорошо у нее получалась культурно-массовая работа среди молодежи.

Одновременно шла ожесточенная борьба с оставшейся немецкой агентурой. Ночью она давала о себе знать световыми ракетами, наводящими немецких ночных бомбардировщиков на наши цели.

Днем немецкие самолеты засыпали наши позиции листовками об измене – переходе наших бойцов к немцам.

Все наши военные участвовали в сборе и уничтожении этих листовок. Руководил всей этой работой старший лейтенант «Смерш» («Смерть шпионам»). Шпионов находили повсюду, в том числе и в полевых условиях с радиопередатчиком.

В середине июня немцы решили продемонстрировать мощь своей авиации. Два дня с утра до вечера несколько сот самолетов волнами летели бомбить наши только что построенные укрепления. В воздухе над нашими позициями шли непрерывные бои. Наши истребители нового поколения, «ТУ-2», довольно успешно боролись с немецкой авиацией. На поле боя было много сбитых немецких самолетов, и наши солдаты использовали алюминий сбитых самолетов для изготовления посуды: ложек, тарелок. Сперва они вырезали плоскую форму, затем в ямочках пня или толстой доски придавали посуде нужную форму. Я наблюдал эти бои с позиции около городка Ивня, где располагалась моя новая часть, 14-й танковый полк.

Мы уже устали ждать летнего немецкого наступления. Но 4 июля часов в 10-11 утра командир нашего полка, майор Заскалько, встретился с командирами полка и сообщил нам, что получено предупреждение о немецком наступлении 5 июля. Я решил использовать это предупреждение для срочной глажки белья, полученного накануне из бани и зараженного гнидами. Я зашел в ближайший дом погладить белье, но вскоре хозяйка сообщила мне, что наши танки пошли на передовые позиции. Бегом я бросился к идущим танкам и успел вскочить на последнюю ремлетучку.

День прошел быстро. Наступила ночь, а мы все еще устраивались на новых позициях для защиты наших передовых частей. Среди ночи юго-западный лесистый горизонт немецких позиций загорелся. Огонь полыхал по всему горизонту. Это наша артиллерия наносила удар по позициям немецких войск, приготовившихся к наступлению.

Ранним утром 5 июля мы проснулись от яркого восходящего солнца. Только что прошел небольшой дождь, и капли воды сияли как алмазы. Долго длилась утренняя тишина… Все ждали наступления, но оно началось только в 8 часов утра.

Немецкие танки дивизии SS «Totenkopf» (СС «Мертвая голова») быстрым ходом шли на наши позиции. Опытные командиры нашего полка ждали их приближения с замаскированных позиций на расстоянии прямого выстрела танковых орудий, это около 800-1000 метров. При сближении на это расстояние нашими танкистами неожиданно для немцев был открыт огонь из всех танковых орудий. Сразу было подбито несколько десятков немецких танков «Tiger I» («Тигр») и «Panther» («Пантера»). И мы, и немцы стреляли кумулятивными снарядами со стальным сердечником, которые пробивали лобовую броню танка в 120 миллиметров.

На наши позиции утром 5 июля шли около 200 танков немецкой дивизии СС «Мертвая голова». При сближении с нашими замаскированными танками на 300 метров они потеряли половину танков (около 100 «Тигров» и «Пантер») и повернули обратно.

Мы победили, но также понесли большие потери, около 50 тяжелых танков «ИС-122» и много раненых и убитых солдат. Среди убитых были: Герой Советского Союза, командир роты, старший лейтенант Сорокин; начальник штаба полка Красовец; умница-майор Сафонов. В танк старшего лейтенанта Сорокина попал кумулятивный снаряд, который пробил башню танка, срезал ему голову, и она упала гильзоулавливатель. В ремлетучку майора Сафонова попала мина, выпущенная из немецкого минолета, она разбила его ремлетучку и убила его самого.

Ночью с 5 на 6 июля и наши, и немецкие подбитые танки были эвакуированы с поля боя, и утром 6 июля наступило затишье.

Половина наших танков была восстановлена ремлетучками. У них была разбита ходовая часть. Надо было заменить разбитые траки, а это делалось довольно просто. Разбитые траки сбивались, а на их место ставились новые.

Так началась для меня Курская битва. Первый этап ее длился с 5 по 12 июля и определялся наступлением немецких войск, которые в упорных боях стремились преодолеть нашу оборону, наступая на Курск с севера и юга.

На северном Орловском направлении, немецким войскам не удалось прорвать нашу оборону, и здесь они вынуждены были 8 июля прекратить наступление.

На южном Воронежском направлении, где были сосредоточены крупные немецкие танковые соединения, действовавшие в степи на хороших степных дорогах, бои по преодолению нашей обороны достигли высшего накала 12 июля на Прохоровском поле. Здесь с обеих сторон вступили в бой около 1000 танков. Ожесточенное танковое сражение длилось весь день 12 июля, и только на следующий день фельдмаршал Манштейн отвел свои танки на исходные рубежи.

Так закончилось наступление немецких войск под Курском, и началось наступление Советских войск. Оно длилось с 12 июля по 20 августа и завершилось освобождением города Орла на севере, а на юге – городов Белгорода и Харькова. Это была крупная победа, повлекшая за собой освобождение Украины. Она была отмечена в Москве торжественным салютом из 200 орудий.

Этим событиям предшествовали не менее яркие события весны 1943 года.

В феврале-марте фельдмаршал Манштейн с целью реванша за Сталинград атаковал наши войска юго-западного фронта и нанес серьезный удар. Заняв несколько городов, в том числе Харьков, Белгород и Томаровку, здесь он был остановлен нашими войсками.

На этот участок фронта и прибыла наша 1-я танковая армия и ее 14-й танковый полк. Остановились мы в районе сел Бутово, Графовка. На запад и восток от этих сел расстилалась равнина площадью в несколько километров. Она прикрывалась со всех сторон невысоким лесом и балками. Эта долина превращалась в длинную и широкую дорогу, идущую с юга на север от сел Бутово и Графовка к деревне Верхопенье, а от нее – к Прохоровке и к Курску. На юге, в конце долины, располагались немецкие позиции. Их главной силой была дивизия СС «Мертвая голова». Наступающей немецкой армией командовал фельдмаршал Манштейн.

Советскими войсками Воронежского фронта командовал генерал армии Ватутин.

Курская битва готовилась Ставкой Гитлера зимой и весной 1943 года. 15 апреля 1943 года Ставка Гитлера издала Приказ № 6, в котором немецкое наступление под названием «Цитадель» определялось как решающее наступление на весну и лето 1943 года. Его цель в Приказе № 6 Ставки Гитлера определялась следующим образом: «…Цель наступления является сосредоточенным ударом, проведенным решительно и быстро, силами одной ударной армии из района Белгорода, а другой – из района южнее Орла путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их».

Бои на Курской дуге шли одновременно на северном и южном участках. Но соотношение сил на них было разное: на Воронежском фронте было почти в 2 раза больше армейских и танковых частей немцев, чем на Орловском.

На северном участке наступлением немецких войск руководил фельдмаршал фон Клюге. Ему противостоял маршал Рокоссовский.

На юге Воронежского фронта командовал нашими войсками генерал Армии Ватутин, немецкими – фельдмаршал Манштейн.

Утром 7 июля на нашем участке фронта над танками нашего полка появились немецкие бомбардировщики «Юнкерс 88». Они начали бомбардировку наших танков. Осуществлялась эта операция путем пикирования с высоты 2-3 тысячи километров: самолет перпендикулярно к земле падал на цель, сбрасывал бомбы и выходил из пике.

Два звена «Юнкерс 88» начали осуществлять эту операцию, но как только они начинали входить в пике, они взрывались. Один из летчиков загоревшегося «Юнкерса» выбросился из самолета на парашюте. Парашют раскрылся, и я, стоя у стены дома, ждал его приземления. Но при взрыве самолета его парашют облило горящим бензином, и он загорелся. В результате передо мной оказалось пятно кровавого мяса. Мы не могли объяснить причину гибели самолетов и пилотов. Только после войны я прочитал, что это было дело рук польских патриотов, которые готовили самолеты к вылету. Они прикрепляли взрывные устройства к самолетам, и они взрывались (у немцев не хватало специалистов, и они использовали специалистов других стран, в том числе и поляков).

Вечером того же дня стало ясно, что у нас кончилось продовольствие. Командиры рот выделили мне машину «ЗИС-5», и я, зная, где остановилась наша хозяйственная часть, поехал за продовольствием. Получив другую машину, загруженную продовольствием, я поехал обратно, к своим танкистам. По пути надо было переехать небольшой мостик. Мы почти въехали на него, как из-под него выскочил минер, который только что заминировал мост. Под нами было несколько мин, и если бы мостик взорвался под нами, от нас ничего бы не осталось. В результате добрались мы благополучно и привезли машину с продовольствием дня на два-три. Эта поездка была успешно осуществлена потому, что немецкие позиции на нашем участке фронта были хорошо освещены большими светящимися шарами, которые неподвижно висели в воздухе, ярко освещая местность. Непонятно было, как они неподвижно держались в воздухе. Наши боевые операции проводились успешно в 1941-1942 годах по ночам, днем немецкая авиация господствовала в воздухе.

Во второй половине дня 7 июля произошло еще одно важное событие: слева от нас появилась 112-я танковая дивизия. Командир части пришел к нам посоветоваться. Мы обсудили обстановку и предложили ему замаскировать танки и укрыть их, а потом ждать наступления немцев. Он принял другое решение: вступить в бой, бросив на немецкие позиции свыше 50-ти танков. Они прошли с полкилометра по направлению к немецкой дивизии СС «Мертвая голова», и вдруг все загорелись. Многие из них вернулись обратно с полуобгоревшими экипажами. Эта операция 112-й бригады привела к тому, что левый фланг нашей обороны оказался незащищенным. Его надо было как-то защищать!

В ночь на 8 июля рота лейтенанта Висконта ночевала у танков, в высокой ржи. Ночевал там и я. Утром 8 июля, как только мы проснулись, над нами появился бронированный немецкий истребитель «Мессершмитт-112». Он облетел расположение нашей роты и сбросил дымовые шашки по четырем ее сторонам. Мы открыли по нему огонь из ручных пулеметов, которые были на танках, но безуспешно. Летчик, завершая облет наших позиций, наклонил к нам самолет и помахал рукой в кожаной перчатке. Это означало, что через несколько минут над нами появятся бомбардировщики «Юнкерс 88» и разбомбят наши танки. Мы имели большой опыт таких ситуаций, и после отлета «Мессершмитт-112» мы завели моторы и отъехали на новые позиции в сады деревни Бутово. Вскоре появились бомбардировщики и начали бомбить наши позиции, пикируя на них с высоты трех километров.

Другим важным событием 8 июля было появление над немецкими позициями русского разведывательного самолета «Лавочкин-2». Окрашенный в темно-зеленый цвет, он летел вдоль немецких позиций на высоте 10-15 метров и, конечно, различал вооружение, сосредоточенное на них. Это была глубокая русская разведка немецких позиций. Результаты ее сказались часов в 15-17 пополудни, когда 10 хорошо замаскированных катюш дали залп по позициям немецкой танковой дивизии СС «Мертвая голова». Результат этого гигантского залпа трудно вообразить: облако черной непроницаемой массы напрочь закрыло еще высоко светившее солнце! В фильме «Огненная дуга» командир дивизии СС «Мертвая голова» докладывал фельдмаршалу Манштейну, что «…дивизии СС «Мертвая голова» не существует»! Манштейн молчал, а командир дивизии, обгорелый, застрелился.

Конечно, мы, тогдашние фронтовики, связали события гибели нашей 112 танковой дивизии и дивизии СС «Мертвая голова» как связанные во времени друг с другом события.

И наконец, во второй половине дня 8 июля, ближе к вечеру, немецкая артиллерия нанесла удар по нашим артиллерийским позициям и пехоте. Пехота панически бежала со своих позиций. Я приказал быстро посадить пехоту на броню и вывезти ее на вторую позицию, но где-то в этом лесу был хороший арткорректировщик немцев.

Со свистом над нами летели и рвались снаряды. Мы падали под свист тяжелых снарядов, и один из осколков попал в голову лейтенанту Висконту. Его пилотка с красивой шевелюрой упала вместе с ним. Я своим личным бинтом перевязал ему голову, но тут другой снаряд разорвался среди нас. Все бросились в глубокий овраг, находившийся в нескольких метрах от нас. Я этого сделать не мог и остался лежать под кроной леса.

Через некоторое время за мной пришли санитары. После перевязки меня и старшего лейтенанта Висконта, командир полка майор Заскалько на «Виллисе» эвакуировал нас на старое место, в Ивню. После ночевки в лесу на земле, утром 9 июля нас перевезли в новый госпиталь, из которого впоследствии на поезде доставляли меня в госпиталь в Свердловске. А из него меня после двухмесячного пребывания в госпитале направили для продолжения службы в 88-й танковый полк помощником начальника политотдела по Комсомолу.

После описанного мною наступательного периода немецких войск под Курском и гибели дивизии СС «Мертвая голова» от залпа наших катюш дивизия эта была быстро восстановлена, и через несколько дней вела бои на этом же направлении, у поселка Верхопенье и в знаменитом сражении под Прохоровкой.

Прошло 70 лет со времени Курской битвы, и события эти приобрели легендарный характер.

VIII 2013 года

ИОВ Королев А. Т.