Михайлов Михаил Ефимович
Михайлов
Михаил
Ефимович
Старшина роты

История солдата

До войны служил в Дальневосточном крае, учился в военно-политическом училище. В 1943 году отправлен на западный фронт. Участвовал в Сталинградской битве. Принимал участие в освобождении Украины, Крыма, Восточной Пруссии. Эпизод о его боевом пути в моем рассказе "Юрка":

Юрка

(Рассказ-быль)

 

«Жалко, жалко лошадок. Ведь безгрешные существа. Это мы, люди, знаем, что творим. А лошадь-то не понимат, зачем ее мучают, жизни лишают…». В который раз молодой кавалерист батальона связи 126-й стрелковой дивизии Михаил Михайлов ловил себя на этой мысли. Вот и  сейчас, сидя под кустом на седле с миской похлебки на коленях, размышлял о том же.

А накануне случилось вот что. Послали его с напарником Аркадием Долгановым в разведку до соседней деревни, где стояли немцы. Была ночь. Подбирались к селу по полям. Они уже чернели большими островами среди седых весенних перелесков. Всадников на их фоне трудно было заметить. Но небо, южноукраинское небо, светилось на востоке вдоль линии горизонта как начищенная шашка, а остывший воздух легко разносил сырые шлепки лошадиных шагов. И когда разведчики наткнулись на вражеский дозор, первые же пули просвистели рядом. Успели спешиться и залечь. Но лошадям досталось. Обе захрапели, забились, истекая кровью.

Ответный огонь заставил противника замолчать. Пять минут хватило на то, чтобы снять седла и отойти от опасного места. Кроме седла остался у Михаила горький памятный отпечаток: поднятая голова храпящего Окорока, его зовущие на помощь глаза.

О расположении противника и случившемся разведчики доложили начальнику штаба дивизии полковнику Мельникову. В конце доклада выложили просьбу: «Без лошадок в батальоне связи никак нельзя, разрешите у соседей пару лошадей присмотреть?». Полковник махнул рукой: «Валяйте!».

До обеда спали как убитые. Очнулись, когда заныло в желудках. Поспешили к кухне. В последнее время кормили неважно – перловкой с кониной без соли. Распутица затрудняла снабжение. Выходили из положения опять же за счет лошадей: резали слабых. Михаил давно привык к смертям, крови: на покойников не заглядывался, по убитым товарищам горевал недолго. Война есть война – чего там… А вот лошадок он жалел. С малолетства привык к ним. Отцовское поле в родной Марьевке боронил с шести лет. Посадят, бывало, его на широкую спину старой Машки, дадут в руки бичик – и вперед. Тем бичиком случалось Михаилу гонять по полю мышкующих волков. Умаявшись, мальчуган засыпал на горячей лошадиной спине. Совсем квелого его и снимали с Машки.

Сидя теперь на Окороковом седле, он вспоминал это как давний дивный сон.

- Михайлов?! – неожиданный оклик моментально привел красноармейца в себя.

- Я!

- Ты, что ли, - в 366-й?

- Так точно!

- Бери Аркадия и жми – начштаба распорядился, чтобы вас там приняли.

- Есть! – козырнул Михаил и бросился за отирающимся возле кухни товарищем.

В 366-м полку разрешили выбрать несколько лошадей из тех, что были в резерве. Однако для Михаила все они вместе взятые не стоили ничего по сравнению с рыжим жеребцом, подозрительно косившимся  на красноармейца. Рослый, задние ноги в белых чулках, короткая грива, взгляд умный, будто человеческий. Но жеребец этот уже кому-то принадлежал. Уверившись, что хозяина поблизости нет, Михаил украдкой отвел рыжего к уже облюбованным лошадям. Потихоньку удалось вывести его и за пределы полка. А дальше кавалеристов мог догнать только ветер.

Хозяин долго искал своего рыжего. Завистливо поглядывали на жеребца и некоторые командиры. Приходилось прятать его, держать подальше от начальственных глаз.

Назвал Михаил рыжего Юркой. Юрка сразу сообразил, что новый хозяин к нему неравнодушен: при каждом появлении приносил с собой что-нибудь вкусное – кусочек сахара, сухарик, свежую травку. Жеребцу нравилось, когда Михаил поглаживал его морду, шею. Рыжий расслаблялся, узлы его мышц становились мягче. Он признательно покусывал пальцы хозяина, пощипывал его за волосы, почесывал о его плечо шею.

Доверие лошади сказалось сразу: первые же рабочие команды Юрка выполнил четко. Через неделю Михаил выехал на нем с пакетом в штаб 18-го корпуса, в состав которого входила 126-я дивизия. Все прошло отлично. Михаил быстро приспособился к Юркиной рыси, а Юрка легко понял нового седока.

«Эх, прокатиться бы на таком коне по родной деревне без опаски, что стрельнут откуда-нибудь, - думалось красноармейцу. – Хорошо ж было, и разве мог я, деревенский пацан, думать, что случится такая война и меня занесет черте куда. Теперь вот одна отрада – этот жеребец. Ему, небось, тоже надоело шляться по разным военным дорогам. Мирная ведь животина. Возил бы ты, Юрка, сейчас в каком-нибудь колхозе лихого председателя. Летал бы по родным полям, пасся бы с друзьями да подругами на вольной воле, дышал бы пьяным запахом травы на закате и ничего бы не боялся». Юрка, может быть, тоже думал о своем. А может быть, просто разминал молодые ноги, зудевшие уже который день…

После возвращения Михаил взялся за чистку жеребца.

- Ну вот и началась наша служба, - приговаривал он, осторожно прохаживаясь по крутому Юркиному боку. – Ты – молодец: понятливый и на ногу скорый. Ну-ка, подними правую. Дай-ка я тебе ее почищу… Легче стало? Ничего не мешает, не колет, не трет? Давай другую.

Юрка понимающе переступал, подергивая мышцами, встряхивая головой. Хотел прихватить губой волосы хозяина и сбил шапку на сырой пол своего временного стойла.

- Ну-ну! – прикрикнул Михаил. – Ты эту привычку брось. Ишь как ловко сбрасыват. Сам вот надевай теперь мокрую.

На лошадином ухе шапка не держалась, и Михаилу пришлось снова надеть ее себе на голову…

Привычек полезных и досадных у рыжего со временем появилось много. Ел он все подряд. Фуража не хватало, и Михаил стал собирать на кухне пищевые отходы: остатки каши, рыбы, разную шелуху. Все это отдавал коню. Рыжий хорошо отъелся. Начальник штаба часто заглядывался на Юркины лоснящиеся бока. «Чем ты его так кормишь, что он у тебя аж блестит?», - спрашивал полковник у Михаила.

Юрка и сам стал промышлять, поняв, где люди держат еду. Оставил как-то Михаил провиант в сумке рядом с лошадью, а Юрка взял, да и распотрошил ее. Умял все, что можно было в ней разгрызть. Михаил сразу не понял, кто это так нагло похозяйничал, но, взглянув на измазанную Юркину морду, обо всем догадался.

- Ты, что ли? И кто тебе разрешил? Кто, я тебя спрашиваю, разрешил по сумкам лазить? Ну и разбойник, ну и злодей. Хрен ты у меня сегодня еды получишь.

Рыжий, чувствуя недовольство хозяина, беспокойно засучил ногами. Михаил не подходил к коню всю вторую половину дня. Вечером, услышав шаги хозяина, Юрка бросился к нему. Ходил по пятам, будто просил прощения. «Переживат черт, переживат», - посмеивался Михаил, делая вид, что знать разбойника не желает. Но, в конце концов, пришлось смилостивиться: надо было накормить коня – утром предстояло ехать в один из полков.

Досаждала еще одна Юркина привычка. Невзлюбит какую лошадь – проходу ей не даст. Мог сходу броситься на нее, стоящую в окопе для коней.

- Ну распустил ты своего рыжего, - выговаривал после очередного такого случая один из кавалеристов. – Он же моего Серого чуть не покалечил. Ишь взял над всеми верх и порядки наводит: этот ему не нравится, тот не нравится… Вот сатана. Я об него когда-нибудь все оглобли поломаю, если не усмиришь скотину.

Но как боевой товарищ Юрка был безупречен. Засвистели бомбы – бежит в укрытие, свистнул хозяин – тут как тут. По команде немедленно ложился, прятался, затаивался. Быстрые ноги его не раз спасали хозяина. Но главное, Юрка отличался огромной выносливостью и исключительной памятью, благодаря которым Михаилу удавалось выполнять самые сложные задания.

Весной 1944 года войска готовились к штурму Турецкого вала, закрывающего проход в Крым. Штаб 126-й дивизии размещался в полутора километрах от вала вблизи железной дороги, некогда ведшей в глубь полуострова, а теперь разобранной на перекрытие землянок. Штаб корпуса оставался на материке за проливом Сиваш в Константиновке. Наступление намечалось на 12 апреля, и работы у связистов было особенно много.

Михаил возвращался с напарником из штаба армии. После 40-километрового перехода страшно устали. А тут еще к концу пути буря разыгралась. Только что стояла солнечная погода, все зеленело вокруг, и вдруг налетел ветер, закружил снег, и все смешалось: небо, земля, всадники. Лошади шли бок о бок, а связисты друг друга не видели. «Каким таким чутьем лошади узнают, куда идти?», - пытался сообразить Михаил, но мысли куда-то уплывали. «Какой черт на нас все это валит?», - бормотал он, приходя в себя.

А тем временем другая пара связистов пыталась в обход Сиваша пробиться через непогоду к Константиновке. Штаб корпуса потребовал срочных донесений, и ждать, пока буря прекратиться, было нельзя. Связисты долго куролесили по степи, но, в конце концов, вынуждены были вернуться. Вторая пара тоже быстро потеряла ориентацию и только благодаря лошадям, их памяти вернулась.

В этот момент и прибыли в штаб дивизии Михаил с товарищами, обледенелые и голодные как волки. Однако долго отдыхать им не пришлось: «Ребята, выручайте, - попросили хлопцы из взвода подвижной связи, - теперь только на вас надежда». «Вот те раз, после такой взмылки, толком не поев, не поспав, опять в поход», - раздраженно подумал Михаил. Но эмоции пришлось оставить при себе. Надо было собираться. Лошади были накормлены и чувствовали себя неплохо. «Ну, Юрка, предстоит нам еще одно испытание», - Михаил сочувственно похлопал коня по холке, затем бросил ему на спину седло.

Стояла глубокая ночь. Буря не ослабевала. Стихия, похоже, хотела за что-то наказать людей, и без того измученных войной. Белая стена снега была настолько плотной, что даже на расстояние вытянутой руки ничего не было видно. Ветер то рвал одежду, то пытался подгонять всадников.

Связисты двинулись на Константиновку не обходным путем, а через Сиваш. Михаил делал так всегда, сокращая дорогу с восьмидесяти километров до трех. Вода была холодной, но еще не на столько, чтобы ноги лошадей онемели. Юрке она доходила до брюха. Но дно было в воронках от разорвавшихся бомб и снарядов, и кони иногда проваливались по грудь, а то и по шею. Всадники скоро промокли и почувствовали, как к самому позвоночнику пробирается холод.

Управлять лошадями не было смысла, поводья были брошены. Юрка шел первым – он знал дорогу. Как он ее отыскивал в темноте, забитой снегом, под водой метровой глубины, было не понятно. Не было даже обычного ориентира справа – немецких осветительных ракет, которые по ночам всегда висели над линией фронта. «Как тут можно что-то распознать? – думал Михаил. – Куда мы идем? Немножко отклонимся и попадем в лапы к немцам». Беспокойная мысль то появлялась, то пропадала: «Если Юрка идет, значит, знает куда, а то бы встал давно».

Время тянулось долго, но ничего не менялось: кругом были все те же снег и вода. Казалось, что лошади ходят по кругу и так будет продолжаться всю ночь. Потом это ощущение сменилось нарастающей тревогой: «А все же куда приедем, к какому берегу? Что-то долгонько мы идем…». И тут вода кончилась, кони пошли посуху. Но напряжение не спало: «Где мы, что там впереди?».

Село возникло неожиданно. Сразу отлегло от сердца: «Константиновка – она». В штабе корпуса связистов встретили как героев: обогрели, напоили чаем, посочувствовали. Связисты надеялись заночевать, но… В оперативном отделе выдали новый пакет. И снова холодный ветер и снег, снова вода Сиваша. Но теперь Михайлов был уверен, что лошади не собьются с пути. Когда выбрались на сушу, встал вопрос о том, как выйти на штабную дивизионную землянку: по-прежнему ничего не было видно. Опять вся надежда была только на Юрку. Лошадь шла уверенно и вдруг встала: «Что такое, заблудились?», - встревожился Михаил. Стал приглядываться. Внизу что-то сверкнуло. Догадался: «Это же спуск в землянку, мы же на месте. Ну, молодец Юрка!».

Рыжий знал свое дело: сначала надо остановиться у штаба дивизии, а потом, после возвращения хозяина, нужно идти к своей землянке. Она недалеко – на той стороне железной дороги. В батальоне героев уже ждали: специально для них вскипятили чаю. Было тепло и сухо – рай да и только. А главное, задание выполнено, и какое, черт возьми…

Удивляла не только Юркина память, но и чутье: за сто метров чувствовал неладное. Уже за Смоленском, когда Горловская дивизия (теперь у нее было славное имя) вела бои за освобождение Белоруссии, случилось то, что навсегда связало жизнь Михаила, все ее продолжение, с именем рыжей лошади, случайно встретившейся на одной из дорог войны.

Михайлов получил задание сопровождать офицера связи с очень важным пакетом в штаб 550-го полка. Дело было осенью 1944 года. Передовые части дивизии оторвались от дивизионного штаба на пять-десять километров. В промежутках между выдвинувшимися полками могли остаться окруженные группы немцев. Работать в таких условиях для связистов было особенно опасно. Ехать пришлось ночью по полям, пересекая ложки и лесные полосы. Было достаточно светло, чтобы различать окрестности. Кое-где стояли скирды сена, и все казалось мирным, благополучным. Михаил любил пропитанный легкой мглой простор, ночной воздух, прохладный и упругий, как родниковая вода. Но привычка разъездного быть всегда настороже не позволяла сильно расслабляться. Лейтенант, помалкивая, ехал впереди. Поле заканчивалось, путь преграждала очередная полоса густого кустарника. Что-то не понравилось Михаилу в ней. Не понравилось и Юрке: странно хватанул ноздрями воздух, повел ушами, замедлил шаг. «Я-то могу ошибиться, а Юрка вряд ли», - подумал Михайлов и окликнул офицера:

- Слушай, лейтенант, как-то подозрительны мне эти кусты. Немцы там – сердцем чую. Давай обогнем их.

- Да ну, что ты каждого куста боишься - буркнул офицер.

- Зря спешишь, командир, - попытался остановить лейтенанта Михаил.

- Отставить разговоры, - оборвал офицер. – Итак еле ползем.

- Ну, как хочешь.

Михаил приотстал, а лейтенант въехал в заросли. Удивленный вскрик, возня, зашевелившийся, как муравейник, кустарник  объяснили все сразу… Еще мгновенье – и немцы выскочили на поляну. «Офицеру не поможешь», - мелькнуло в голове у Михаила. Толкнув коня, он бросился в сторону, затем рванул повод вправо. Застрекотали автоматы. Юркины ноги зачастили, потом тело его вытянулось, как струна. «Давай, милый, давай», - подгонял коня наездник. Ветер засвистел в ушах, голова припала к горячей шее животного. Земля будто стала уходить из-под ног лошади. Несколько пуль просвистели ядом. И вдруг стрельба прекратилась. «Ушли, - понял Михаил, - живы. Спас ты меня, коняга, спасибо». До штаба дивизии доскакали, будто в один миг. Доклад был коротким и внятным, ответы на вопросы - четкими. Тут же был отдан приказ, требующий немедленной ликвидации окруженной группы немцев, обнаруженной связистами. А Михайлова отпустили – все обошлось… И впереди была жизнь. Долгая или короткая – это как Бог даст, но жизнь. Можно было дышать полной грудью, улыбаться осеннему солнцу и твердо ходить по земле, отбитой у врага…

Хорошо служилось с Юркой, но все-таки пришлось с ним расстаться. Прощание было тяжким. В горле стол какой-то комок, и голос получался хриплым:

- Ну, пока, Юрка. Будь здоров.

На сердце давила мысль: «Он же не пони мат, чертяка, что больше не увидимся, будет ждать… - Михаил похлопал коня по теплым бокам. - Сколько раз он выносил меня из-под огня, согревал в голом поле, в зимнюю стужу при ночевках. А теперь вот нужно расставаться.

- Пошли мы, Юрка, полным ходом на Запад, - снова заговорил Михаил. – Бежит вражье племя. Как ни скоры твои ноги, не угнаться им больше за войсками – пересаживают нас на мотоциклы. Ну, живи долго.

Именем своего боевого коня Михаил назвал родившегося после войны сына.

 

Юрий МИХАЙЛОВ.

Регион Кемеровская область
Воинское звание Старшина роты
Населенный пункт: Кемерово

Награды

За взятие Кёнигсберга

За взятие Кёнигсберга

Слава

Слава

За отвагу

За отвагу

За победу над Германией

За победу над Германией

За оборону Сталинграда

За оборону Сталинграда

За боевые заслуги

За боевые заслуги

Гвардейский знак

Гвардейский знак

Фотографии

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: