22-летнию Нину Канову (в девичестве) призвали в армию с Камышинского стеклотарного завода. в апреле 1942 г,В Астраханской области она получила военную специальность радистки. Всю войну «вела» по рации летчиков - истребителей.

― Над целью, ― слышала день за днем в наушниках.

― Вас поняла, ― уверенным голосом, стараясь казаться спокойной, отвечала радистка. И потихоньку в следующую минуту молилась за своих ребят. Потому что знала, чем они заняты: после короткого доклада уничтожают вражеские объекты или самолеты.

Поединки были страшными.

Авиаполк воевал на Курском направлении под постоянными атаками многократно превосходящего его противника. Однажды из целой десятки наших самолетов, поднявшихся с военного аэродрома для выполнения задания, в расположение части через двое суток лесами добрался… один чудом спасшийся летчик. Эскадрилью смяли и расстреляли фашисты.

Три года жизни в землянках, палатках, на постое в уцелевших домах мирных жителей. Три года нервов, зажатых в кулак, короткого сна рядом с винтовкой, автоматами, гранатами в «мешках». Три года ночных вылетов, напряженного ожидания, похорон друзей.

Кажется, сердце ожесточилась до предела, не было в нем места сожалению и участию. Но вот она видит где-то под Ужгородом (наши уже перешли в наступление и освобождали Закарпатье) пленного худого немца, и что-то странное сдавливает грудь. Юный гитлеровец будто перехватывает ее оттаявший взгляд, начинает отчаянно просить: «Мутер, мутер». Мол, пощади. Она срывается, оборачивается к командиру: ведь совсем мальчишка этот фриц. Летчики набрасываются на Нину, едва не хватаясь за кобуру:

― Эти «мальчишки» наши семьи под корень уничтожали!

Пленного расстреливают, едва выведя из дверей штаба. Нина мучается: красноармеец она, комсорг, редактор боевого листка части? Или кисейная барышня? Война ведь вокруг… Будь она проклята, эта война!..

Они входят вместе с действующими частями в Польшу. В освобожденном Освенциме не выдерживают ― бегут посмотреть на лагерь смерти.

― За колючей проволокой там лежали горы, груды старенькой детской обуви и одежки, ― никнет отважная Нина Ивановна. ― Казалось, воздух еще насыщен запахом жуткой гари от печей, в которых после газовых камер сжигали беспомощную ребятню разных национальностей. Печи уже взорвали, но камеры смерти еще пялились на нас черными дикими глазницами. И везде ― ботиночки и туфельки маленьких узников…

До 9 Мая еще оставались долгие месяцы, и надо было дотерпеть, дожить. Все еще «сталкивались» в небе и на земле война и победа, все еще огрызался дерзкими вылазками отступающий враг.

Где-то на фронтовых дорогах Первого Украинского фронта командир решил устроить девчатам ― радисткам праздник и повез их с лесного аэродрома в город в баню. Нина с подругой задохнулись от счастья, намылившись мылом и наполнив теплой водой тазы. Да тут грохнуло где-то совсем рядом – в город прорвались немецкие бомбардировщики.

― Мы что-то набросили на мыльное тело и кинулись к первому проходящему грузовику ― возвращаться в часть. Грузовик вез ящики с бомбами. На этих «бомбах» мы как-то и добрались до своего расположения, ― вспоминает Нина Ивановна.

Как судьба уберегла их в таком взрывном «наборе» ― это осталось загадкой навсегда. Наверное, их жизни вымолила у Бога мама в Камышине. Она дождалась с фронта всех, кого на него отправляла,― двух дочерей, сына и зятя.

Победу молодоженка Нина Бурт встретила в Германии. Накануне она стала женой красавца – командира их взвода радистов, и жить им вместе разрешил специально изданный приказ комполка. Загсы на фронте не полагались, так что свой брак они зарегистрировали уже после Победы на пути домой в одном из украинских городов.

Ночь с восьмого на девятое мая была обычной. Они устроились на короткий отдых на матрасах с соломой. За стенкой у коммутатора дежурила их подруга. И вдруг юная радистка закричала так, что они схватились по привычке за оружие. Она прыгала, смеялась и плакала. И вдруг они разобрали, что она кричит ― «Победа!»