"В июле 1941 году родился мой младший брат, Слава, нас должны были эвакуировать в город Молотов, но мы туда не поехали, а уехали в Рязанскую область в деревню Аристово, Рязанской области, где жили родители мамы. Наш папа, Борисов Георгий Иванович, провожал нас в деревню, с нами ехала тетя Оля с сыном. Я помню чемодан, на котором лежал мой брат Слава. Везла тетя Оля двоих маленьких детей и много вещей. Выгрузились на станции Хрущово, оттуда на подводе доехали в деревню. Там сделали две люльки в избе. И на меня оставляли младших. Мне было 4 года. Самое яркое воспоминание о папе - его валенки. Не помню его лица. Он был высокого роста. Он собирал радиоприемники, рисовал, было много его картин. Я помню, как подбирала ему винтики из-под кровати.
Забирали его в армию из Лианозово, где жили мои бабушка и дедушка, родители папы. Он проводил нас в деревню и приехал к ним. Там, у родителей он ждал, когда его заберут на фронт и работал на вагоноремонтном заводе.
Где-то в начале 1942 года его забрали на фронт. Последнее письмо от него мама получила 28 мая 1942 года.
Уже позже пришло извещение, что он без вести пропал в августе 1942 года.
Мама, Борисова Пелагея Александровна, ждала его всю жизнь и говорила, что он обязательно вернется.
А брат папу совсем не помнил, но всё детство, когда его обижали, подбегал к репродуктору и кричал в него: "Папа, ди! Папа, ди!!! (Папа, иди, иди!)".
По рассказам моей мамы, он очень ее любил, был семейным человеком. Очень любил нас, детей. Присылал нам много писем, написанных мелким разборчивым почерком, с картинками и своими зарисовками. Маму звал Поленька, Полюсик, Полечка. Часто рисовал ее, но эти картины, к сожалению, не сохранились. У нас их потом украли. Был очень грамотным человеком".

"Милый Полюсик,
не вспомнишь ли ты вот этот рисунок! (Две птички с конвертом в клюве). Ты видела его много-много раз! И вот я нарисовал его своей собственной рукой и посылаю его тебе. Вместе с ним, в этом же конверте, посылаю тебе свою фотокарточку. Сфотографирован я по-зимнему, пиджак выдали мне как обмундирование. Я эту карточку хотел послать еще 25 ноября, но тут пошла такая шумиха, что решил обождать, боялся, что письмо не дойдет. А вот сегодня посылаю. Потом, милая Поленька, напиши, как тебе эта карточка. Потом напиши, получила ли ты это письмо, сшитое такой вот книжечкой. Я тебе послал их уже четыре. А Галочке послал книжечку со стихами и картинками. Называется эта книжечка "Веревочка". Оле я тоже посылал отдельное письмо, но ответа нет. Маленькое письмо посылал Мише, но от вас ни от кого нет ни слова. Это мне тоже обидно.
Да, милая Поленька, я послал тебе открытку с Катей, она поехала в Раненбург, и я просил ее опустить открытку поближе к Хрущеву. или в Рязани. Думал, что оно скорее дойдет. Письмо я тогда не успел написать, потому что она тогда собралась ехать как-то неожиданно, сразу после бомбежки. Я прошу тебя извинить меня за такую маленькую открытку, зато теперь я вот написал много, тебе читать надоест.
Но я думаю, что от скуки все прочитаешь, и не будешь на меня обижаться. Хотя ты и пишешь, что я здесь развлекаюсь, но получается наоборот. Ты вот, ходишь куда-то патефон слушать, а я свой ни разу не слушал. Не до него сейчас. Я даже забыл, что он существует и хотел его продать. Но без тебя этого не сделал. Решил так, пусть его, стоит, придет время, послушаем.
Милая Поля!
Я пользуюсь случаем, знаю, что письмо пойдет по рукам и поэтому так много пишу. Прошу тебя, чтобы письма мои никто не читал и не таскал по рукам. Если этого сделать не сможешь, лучше сожги их. Я вот твои письма храню как зеницу ока и всегда ношу при себе. Их могут увидеть только тогда, когда меня не будет. А я думаю, что этого не случиться.

Поленька ,ты в своем последнем письме пишешь меня извинить, что ты плохо написала. А я и не предъявляю к тебе претензий. Как смогла, так и написала, и я очень рад. Пиши только почаще. А вот в порядке дружеской критики я хочу тебе указать на две ошибки, которые ты повторяешь в каждом письме:
1-я ошибка. Слово "милый Юра", ты пишешь "милАй Юра". Это неверно.
2-я ошибка. Слово "какие", ты пишешь "катие". Это неверно.
Вот это основные опечатки, которые есть в каждом письме. Я думаю, ты за это не обидишься и примешь к сведению. Ну а о маленьких ошибках говорить не будем. Это ерунда!

Только, Огурчик, давай договоримся, что ты обижаться не будешь. Я для тебя плохого не желаю, а наоборот, исправляю твои ошибки.

Милая, родная Поленька! Продолжаю писать. Сейчас ночь, все спят. И только я один сижу за столом и пишу эти строчки. Представляешь ты себе, какая скука сейчас овладела мною. До чего обидно, сидеть и писать. Насколько было бы приятнее и радостнее было бы находиться сейчас с тобой рядом. Хотя бы на пять минут, прижаться к тебе, обняться поцеловать и прижаться к тебе крепко-крепко! И никак я не дождусь, когда настанет такая минута. Ведь скоро пять месяцев, как мы расстались. Сколько за это время пережито, сколько нового, хорошего и плохого. Ведь не напишешь всего. А если бы мы сейчас встретились с тобой, то рассказов хватило бы на двое суток без отдыха. Ты, наверное, еще не знаешь, что я веду дневник с 13-го июля (1941 года, прим дочери). В нем есть записи за 154 дня. Правда, коротенькие записи, но разнообразные. А вот ты, Поля, наверное, не записывала свои события. Но ладно. Шут с ним, с дневником, живы будет - прочитаем! Главное, как бы поскорее встретиться. Я только боюсь, что только туда как-нибудь доберусь, а оттуда придется на станции загорать целую неделю. Или же просто пешком идти. А то бы я давно был уже у тебя. Но пожалуй, я все-таки осмелюсь и как-то до тебя доберусь. Иначе с тоски можно сдохнуть. Я днем и ночью вижу, что я рядом с тобой и малышами. Неужели я не смогу на самом деле добраться? Да, ну что, милая Поленька, я кажется написал так много, что тебе читать не захочется. Все же, надо приближаться к концу. Я в начале этого письма писал, что мы на днях наверное переедем, туда, где наш дом лежит, то есть в Никольское. Но сейчас как-будто здесь стало тише и возможно, что мы здесь останемся. Потому что переехать на чужую квартиру да еще зимой не так просто.
Все хозяйство пойдет кувырком. Корову там держать негде и кормить нечем. А здесь пока вес на месте. Вещи, конечно, все приготовили. А тоже свои собрал. Даже до самых мелочей. Даже Галочкины кубики в сундук убрал. И даже твои ступинаторы тоже прибрал. Все будет цело. Ни одного моточка ниток не бросил. Все берегу. Даже худой аллюминиевый бидончик починил и буду беречь до твоего возвращения. Все это так дорого потому, что напоминает о тебе, о Галочке, о нашей тихой семейной жизни.
Ну что-ж, пожалуй, на этом закончу. Время час ночи. Пора спать. Да и писать кажется нечего. По-моему, я написал все, что было нужно. В заключении я попрошу тебя написать мне о получении моего письма. Самое лучшее будет, если ты пришлешь телеграмму, адрес ты знаешь. Итак, я буду с нетерпением ожидать, пиши.
Вот кажется и все, сейчас это письмо буду заканчивать. Если будут какие изменения, то напишу отдельно. Или на конверте напишу несколько слов.
Будь здорова, милая Поленька! Желаю тебе успехов в жизни. Крепко тебя обнимаю много, много раз.
Еще раз горячо целую и иду спать.
Ваш папа Юра".